Однажды в платяном шкафу. Патти Каллахан
книг.
Горы приключений.
Я бы, разумеется, не стала читать ничего из этого. Но меня грела мысль, что эти истории помогают Джорджу.
Иногда, войдя в его комнату темным зимним вечером, я обнаруживала, что он перетащил кресло, обычно стоявшее у кровати, к окну, и, взобравшись на него, стоит, уткнувшись носом в запотевшее стекло. В такие мгновения особенно отчетливо ощущалось, что Джордж, хоть и находится с нами, живет в своем собственном мире. Что наполняло его: мысли о приключениях, печаль или радость, ласка и забота, – я так и не смогла понять наверняка. То, что Джордж видел за окном, будь то зимний пейзаж или собственные фантазии, принадлежало лишь ему одному.
Когда мне исполнилось семнадцать, я поступила в Оксфорд. Стипендию мне обеспечила теория относительности Альберта Эйнштейна – он трижды приезжал в наш университет. Все его формулы были мне понятны, как день. Уравнения Эйнштейна перевернули мир, и я хотела стать частью этого нового мира, в котором все тайны мироздания можно объяснить с помощью цифр и расчетов.
Но книги? Книги я читала ради Джорджа. Книги занимали его ум и, полагаю, поддерживали в нем жизнь, пока он медленно оправлялся после очередного обострения. Сказки и истории помогали Джорджу почувствовать себя другим человеком, другим ребенком, другим существом. Он мог вырваться из постели и, оставив подушки с одеялами, взлететь прямо к звездам, мог рычать, как лев, или, нырнув в прохладный быстрый поток, плавать в реке, как рыба. Мама все понимала и была не против, а вот папа сказок не любил.
Я любила папу всем сердцем, но Джорджа я любила больше. Может быть, мысль о неизбежной потере заставляет нас любить яростней и неистовей. Конечно, жизнь так или иначе состоит из потерь, но в случае с Джорджем предчувствие скорой утраты ощущалось буквально в каждой комнате, в каждом вдохе, на каждом семейном празднике.
Тем декабрьским вечером, когда я рассказала Джорджу вторую историю мистера Льюиса, стемнело почти мгновенно. Вот золотые лучи закатного солнца еще падают на подоконнике – и вдруг за окном уже стоит безлунная, темная, зимняя ночь.
Пока родители обсуждали дела, я вернулась в комнату Джорджа. Он не спал – снова читал книгу, в которой четверо ребят ехали по лесу верхом на льве. «Лев, Колдунья и платяной шкаф». Я забралась в мягкую кровать и устроилась рядышком с Джорджем, чтобы не сидеть на неудобном стуле.
– Скоро мама придет и напомнит про молитву, – сказал он. – У нас мало времени.
– С такими историями нельзя торопиться, – я старалась говорить низким голосом, немного нараспев. – Однажды в платяном шкафу, не так давно… – Я оторвалась от блокнота и искоса посмотрела на Джорджа.
– И неподалеку отсюда… – продолжил он за меня, и мы оба засмеялись.
Джордж смотрел на сестру и слушал, а она продолжала читать рассказ, записанный в черном блокноте. Мэгс такая красивая, и он знает, что свет, которым горят ее глаза – это ее любовь к нему. И ему кажется, что пока он его видит, у них