Тень правителей. Роман Воликов
там твой дух требует? – спросил я. – Какую ещё жертву?
– Дух не мой. И не общий. Он единый, – с естественной невозмутимостью лектора продолжил Николай, будто непослушные ученики просто заставили его сделать короткую паузу. – Вкратце можно сказать так – универсальный Дух. Собственно, термины применяются разные: великий Брахман, Дао, Храм Соломона, Триединство Сущего, но херня одна: откуда вышли, куда вернёмся и в чём живем.
– Ты не сектант, случайно? – спросил я.
– Нет, – сказал Николай. – Я вообще в бога не верю, в современном смысле, конечно. Я говорю о том, что деградация существующей цивилизации заключается в том, что миром окончательно стала править борьба противоположностей, а они, эти противоположности, в высшей своей форме едины, и поэтому перед тем как строить, надо слиться в одном порыве с образом здания и, фигурально говоря, умереть в нём, чтобы возродиться, когда оно будет закончено. Это и есть жертва духа. Тогда дом будет стоять вечно.
Я выпил рома и сказал: – Может, всё-таки пожрем. У меня чего-то под ложечкой засосало.
– Закончим тему и пойдём жарить яичницу с беконом, – сказал Николай. – Разговор нельзя прерывать на полпути. Иначе останки слов разлетятся по округе и будут смердить.
– Это серьёзно меняет дело, – сказал я. Николай промолчал. «Да, с юмором у дядьки трудно!» – подумал я. На вид Николаю было около шестидесяти, но у него был тот странный тип лица, когда то ли освещения, то ли от мимики возраст неуловимо ускользал от точного определения. Седых волос у Николая не было по простой причине, что и череп, и лицо, и грудь, и руки, и ноги были тщательно выбриты.
– Мне шестьдесят семь лет, – сказал Николай. – Но кроме статистического факта это ничего не означает. Можно быть мудрым в двадцать лет, и бараном в восемьдесят. Разговоры о старческом маразме, равно как и юношеском максимализме не более чем, жалкая попытка окружающих объяснить то, чего не понимают. Человек рождается, живёт и умирает с одним стержнем в душе, а вот каков этот стержень: золотой или оловянный, рассказать доступными человеческому языку средствами практически невозможно.
Я почему-то вспомнил своего начальника, Павла Николаевича. «Вот редкостный дуболом. Его бы точно на ближайшем объекте в жертву принести…»
– Но дома всё равно не стоят вечно, – сказал я. – Хоть этим египетским пирамидам сколько-то там тыщ лет, но и они рано или поздно рассыпятся в прах. Вечного ничего не бывает.
– Мы подошли к важнейшему пункту, – торжественно сказал Николай. – То есть к пониманию относительности. Люди любят бросаться расхожим выражением: всё в этом мире относительно, но вряд ли отдают себе отчёт, что это значит на самом деле.
– Да помрём все когда-нибудь! – брякнул я. Моё опьянение явно вошло в стадию веселья. – Будет праздник смерти: поминки и духовой оркестр.
– Ничто не уходит в никуда и не возвращается до срока, – несколько мелодраматично объявил Николай. – Впрочем, если отбросить пустоголовую риторику,