Лес простреленных касок. Николай Черкашин
стол не присел, извинился и поспешил на какое-то ночное дежурство. Вместо него компанию поддержала его жена Галина, не менее красивая, чем Мария. Вместе с ней заглянули и две девочки, бойкая и смелая постарше, застенчивая – помладше. Они хотели убежать, но гость уговорил их прочитать какое-нибудь стихотворение. И красивая мама попросила. Тогда старшая Оля встала на стул и с выражением стала читать:
Ой, чуй, чуй-чуй-чуй,
На дороге не ночуй —
Едут дроги во всю прыть,
Могут ноги отдавить.
А на дрогах сидит дед —
Двести восемьдесят лет,
И везёт на ручках
Маленького внучка.
Внуку этому идет
Только сто тридцатый год,
И у подбородка – борода коротка.
Совершенно неожиданно строгий важный гость вдруг стал подчитывать Ольге шуточное стихотворение, которое он тоже знал на память. И они продолжили дуэтом:
А у деда борода —
Как отсюда вон туда…
И оттуда через сюда,
И обратно вот сюда!
Если эту бороду
Расстелить по городу,
То проехало б по ней:
Сразу тысяча коней,
Два буденновских полка,
Двадцать два броневика,
Тридцать семь автомоторов,
Триста семьдесят саперов,
Да стрелков четыре роты,
Да дивизия пехоты,
Да танкистов целый полк.
Все зааплодировали: «Браво, браво!» Карбышев посадил Олю на колени.
– А у тебя нет бороды! – засмеялась девочка.
– Так я и не дед!
– Дед! – настаивала Оля.
– Какой же я дед, когда у меня даже внуков нет?
– Ты дед-воевода, который «дозором обходит владенья свои».
– Вот это правильно! Объезжаю дозором владенья свои!
Пани Ванда сняла кружевную накидку с видавшего виды фортепиано и взяла несколько звучных аккордов. К ней подсела дочь, и они заиграли в четыре руки Шопена. А потом Мария стала играть одна, и она безошибочно выбрала пьесу…
Щемяще нежные переливы грустной мелодии наплывали из глубин детства, с родины этого прекрасного полонеза – из холмистых дубрав принеманского края, из Слонима, старинного городка над рекой Щарой.