Начальный свод как он есть. Поиски утерянной летописи. Владимир Положенцев
полки Александра Зборовского и Александра Гонсевского – наместника короля польского в Москве. Вместо себя Гонсевский оставляет комендантом Кремля полковника Миколая Струся с гарнизоном. Отступающие увозят с собой в Смоленск и Литву остатки царской казны, что не успели разграбить гетманы Станислав Жолкевский, Ян Сапега, Ян Ходкевич. Среди парчи, золотой и серебряной посуды, окладов икон – «римские» церковные книги, привезенные в Москву Софьей Палеолог – бабкой Ивана Грозного, в качестве приданного. В одну из книг вложены листы древней рукописи с названием: «ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХЪ ЛЕТ ИГУМЕНА ФЕДОСЬЕВА МАНАСТЫРЯ ПЕЧЕРЬСКАГО, ОТКУДУ ЕСТЬ ПОШЛА РУСКАЯ ЗЕМЛЯ…» Похищенная поляками рукопись канула в лету. Однако несколько листов «Повести» были случайно обнаружены в Краковской библиотеке. Эти «листочки» за большие деньги тайно приобрел русский олигарх Владислав Струсевский…
ПЕРВЫЙ исход
После сильного ночного дождя Неглинка вспухла как при весеннем половодье. Бурные потоки еле пробивались, взбивая пенные гребни, через боковые арки Кутафьей башни – стрельницы. Зазвенели цепи подъемного моста и на нем появились крылатые польские гусары. Некоторое время они стояли на мосту, озираясь по сторонам, потом один из них, с высокими, алыми крыльями, взмахнул рукой в железной перчатке. Гусары съехали на площадь, еще спящих в первых, холодных солнечных лучах, торговых рядов.
Из Троицкой башни появился отряд пеших и несколько конных воинов. Выглядели они не так лихо, как крылатые кавалеристы, двигались вразнобой, угрюмо. Пеших было много. И не единого боевого флага. Среди них шли, еле передвигая ноги, изможденные голодом и пленом русские бабы с детьми, бояре, волоча по земле изъеденные мышами шубы, священники и монахи в черных, заляпанных грязью ризах.
За вышедшими из Кремля польско-литовскими полками и православными сидельцами, насильно удерживаемыми оккупантами, внимательно наблюдали с Лубянского холма ополченцы князя Пожарского. Атаман донских казаков Заруцкий предлагал атаковать ляхов и чухонцев на выходе из Кремля – о том, что полки Гонсевского и Зборовского покинут Москву было известно и обговорено сторонами заранее – но при подходе к Москве ополчения Пожарского, бежал в Коломну. В свое время атаман служил обоим Лжедмитриям, королю Сигизмунду, дружил с Яном Сапегой и даже участвовал в походе гетмана Жолкевского на Москву. Это уже потом, по призыву патриарха Гермогена, не только примкнул к ополчению против бывших своих друзей, но и стал одним его предводителей. Пожарский называл Ивана Мартыновича перевертышем, «коему нет никакой веры». К тому же упорно ползли слухи, что Заруцкий готовит заговор против князя Пожарского, хочет убить Дмитрия Михайловича. Дружинники князя обещали повесить атамана на первом суку, как только поймают, вот и пришлось ему ретироваться со своими казаками в Коломну. Однако Заруцкий был уверен, что Пожарский и «мясник» Минин не справятся без него с оставшимся в Кремле гарнизоном Миколая Струся, а потому непременно призовут его на помощь.
– Друг друга жрали, в бочках засаливали, а коней сохранили, – сказал с ухмылкой князь Трубецкой, взявший в прошлом году Земляной город и осадивший польско-литовский гарнизон в Кремле. Он пытался вести переговоры с панами, чтобы те отпустили хотя бы русских баб, но тщетно. А уж сдаваться ляхи отказывались напрочь. С одной стороны это даже импонировало Дмитрию Тимофеевичу – стойкие воины, но с другой: настоящие бойцы баб и мирных людей в заложниках не удерживают и, конечно, не поедают друг друга. Из Кремля доходили слухи, что ляхи даже бросали кости, кому быть теперь съеденным, а за вырытую из могил падаль, устраивали поножовщину.
– Может, у них и кони человечью солонину жрали, потому и не сдохли, – смеясь, предположил сотник по имени Прокопий. Так же звали воеводу Ляпунова, одного из руководителей Первого ополчения. Его в июне убили по ложному доносу, состряпанному Гонсевским, казаки. Сотник и лицом здорово походил на воеводу, его даже одно время считали братом Ляпунова. Но он таковым не являлся, носил фамилию Бельский. А вот к опричнику царя Ивана Грозного – Малюте Скуратову – Бельскому он имел прямое отношение, был сыном его племянника.
– Прям руки чешутся, разметать ляхов. – Трубецкой скрипнул зубами, ударил кулаком по пушке-пищали «Инрог», отлитую в единственном экземпляре мастером Чоховым и отбитую в Белом городе у ляхов.
– Нельзя, – ответил князь Пожарский. – Есть уговор с королем Сигизмундом.
– К черту Сигизмунда! – воскликнул Трубецкой. – Ему теперь не до нас. Потому Зборовского с Гонсевским к себе призвал. Ляхи отдохнут, отъедятся, снова приползут, не успокоятся.
– Не успокоятся, – кивнул Пожарский. – Но наша главная теперь задача, не пропустить обоз с провиантом гетмана Ходкевича в Кремль.
– Нам и самим провиант не помешает, – заметил Бельский.
– Обоз сначала отбить надо, – сказал подошедший Кузьма Минин. – Ходкевич уже к Москве приближается, не иначе в Новодевичьем по началу встанет.
Сотник не импонировал Минину. Кузьму Минича раздражало, что Бельский «жмется» к Пожарскому, считал, что тот желает стать одним из предводителей