Осколки недоброго века. Александр Плетнёв
молчит, боюсь, что…
– Дальше!
– С «Воронежа» выгружают снаряды, весь уголь и всё ремонтное хозяйство. Океанской зыбью его развернуло лагом к берегу, ударив о рифы, повредив винты и руль. Теперь или бросать, или, облегчив, с приливом снять с мели и отбуксировать.
– Это уже головная боль Матусевича, – уставший мозг адмирала сужал внимание только на главном, – но лучше отвести его в Циндао, в Артуре на постановку в доки будет очередь. Дальше!
– Да, собственно, всё. Нам «Рион» с угольщиками можно не ждать. До Артура хватит и ещё останется. «Владивостокцев» бы дождаться…
– Да, по оговоренным срокам должны уж быть, – кивнул тяжёлой головой Зиновий Петрович, – и ладно! Я покуда к себе. Отдохну. Будить только… сами понимаете.
– Так точно, ваше высокопревосходительство.
– Хотя… – уже в дверях остановился адмирал, – выступим всё же к завтрашнему вечеру. Можете обрадовать Бэра – у него на ремонт почитай целые сутки. А то напорют его механики в спешке, охромеет в самый неподходящий…
Когда вторыми склянками за полночь прорезался телеграф с «Маньчжурии» (объявилась-таки!), с «Суворова» отбили «квитанцию», чтобы оставались в дрейфе и к месту подходили уже, как будет светать.
Брандвахте в непроглядной тьме уже дважды мерещились вражеские миноносцы – люди дёргались, едва не срывались на пальбу, но по эскадре был строгий приказ «соблюдать полное затемнение и попусту себя не демаскировать». Даже внешние ремонтные работы были прекращены.
Измаявшаяся обслуга провела всю ночь у орудий, так и не посмев открыть огонь в неизвестность.
С рассветом пришло радостное пополнение!
Только забрезжило – появились с востока «владивостокцы», сопровождаемые… ну, надо ж (!), миноносцами под брейд-вымпелом кавторанга Елисеева, каким-то символичным единением, почти случайно встретившись в море.
И не так важно, что эта случайность объяснялась одним логичным курсовым направлением. Символичность преобладала!
По такому событию рында била хуже, чем орал горластый дурной деревенский петух, окончательно вырвав командующего из сна.
Зиновий Петрович, отщёлкнув крышку часов, уже и сам, понимая, что его пощадили, не тревожа до последнего, всё ж ругнулся – пора вставать. В нетерпеливой побудке, умывшись, побрившись, томимый нетерпением, слушал ординарца, который тараторил обо всём, что знал.
Утром после вчерашнего нашёл туман, но бриз – переменчивое дитя берега и моря – порвал его на лоскуты, развеяв, и теперь теребил, шевелил, трепал волосы, встретив ореолом восходящего солнца.
Что-то было радостное во всём этом природном явлении.
И представшая картина, в конце концов, была впечатляюща!
Телеграф, конечно, заранее предупредил о прибытии, и народ – экипажи, моряки – высыпал на палубы, не смолкая долгим «ура».
Крейсера подходили как на параде, трепеща гирляндами сигнальных флажков!
Скопище кораблей… Хотя «скопище»