Принцесса на горошине. Не такая, как все. Екатерина Риз
смотрел на меня. Уточнил:
– Никого?
Я сомневалась всего секунду, затем повторила:
– Никого.
Пал Палыч вошёл в дом через те же стеклянные двери, прикрыл их за собой, и я знала, что через них в сад больше никто не выйдет, при всём желании.
Я долго сидела в саду, в беседке. Дождь прекратился, я дышала влажным, наполненным ароматом цветов, воздухом, теребила золотой кулончик на шее, и наблюдала за тем, как разъезжаются гости. Деревья мешали видеть полную картину, но отъезжающие практически один за одним, автомобили, я видела. И мне становилось легче. Легче, легче, до какого-то момента. Люди в доме мне мешали, раздражали своим сочувствием, искренним или нет, я хотела остаться одна, в тишине, а потом… потом мне пришло в голову, что одиночество и тишина – это теперь надолго. Люди разъедутся с похорон по своим домам, по своим жизням, в которых ничего не изменилось, а я останусь в этом огромном доме, не зная, что предпринять, чтобы вернуть хоть крупинку прежнего счастья, прежнего спокойствия. Отлично понимая, что ничего уже не вернуть.
– Выпей. – Когда я вернулась в дом, дождавшись, когда всё окончательно стихнет, и, успев немного замерзнуть на прохладном после дождя ветре, ко мне тут же подошла Шура. Поставила на столик передо мной чашку с горячим чаем. Поставила, вздохнула и присела рядом. Сказала: – Ромашку тебе заварила. Чтобы уснуть спокойно.
В гостиной был заметен беспорядок. Нанятые специально на этот вечер официанты, успели прибрать со столов грязную посуду, но в гостиной, обычно идеально прибранной, чувствовалось совсем недавнее присутствие большого количества людей. Я неспешно обводила взглядом комнату. Конечно же, взгляд сам собой остановился на портрете отца. Сердце болезненно сжалось. Сжалось, и мне тут же захотелось плакать. Это происходило уже третий день. На какие-то минуты, мгновения я отвлекалась, забывала, до сих пор не верила в свою потерю, а потом меня в одну секунду накрывало осознание, и к горлу подступал болезненный комок. Я до сих пор не могла понять, как же мне жить дальше. Без отца. Без человека, который всю жизнь был рядом со мной, каждый день, любил, заботился и оберегал. Несправедливо. Несправедливо оставлять человека одиноким, одного в целом мире.
Словно подслушав мои мысли, Шура сказала:
– И ведь никаких родственников рядом… – Протянула руку, и сжала мою ладонь, в знак поддержки.
Я на домработницу посмотрела, и решила не показывать ей, насколько сильно меня саму эта мысль тревожит. Даже губы в улыбке растянула.
– У меня ты есть. И Пал Палыч.
– Я же не об этом, Марьяна.
У меня вырвался вздох.
– Знаю. – А потом довольно бодро добавила: – У папы двоюродные брат с сестрой есть. Где-то в Краснодаре. Он мне рассказывал. Так что, теоретически, родня у меня есть. У них, наверняка, есть семьи, дети. Мои братья и сестры.
– Ну да, – скептически заметила Шура, – не хватало нам бедных родственников при