Три солдата. Джон Дос Пассос
поплелся обратно по узкой улице, злобно и монотонно ругаясь. Перед мелочной лавкой он остановился. Солдат уже не было. Он вошел, лихо сдвинув свою фуражку немного на сторону, так что вьющаяся прядь густых белокурых волос упала ему на лоб. Маленький колокольчик зазвонил в дверях.
Девушка вышла из внутренней комнаты и равнодушно подала ему руку.
– Как поживаете, Ивонна? Хорошо?
Его ломаный французский язык заставил ее показать в улыбке свои маленькие жемчужные зубки.
– Хорошо, – ответила она по-английски. Они расхохотались, как дети.
– Послушайте, хотите быть моей милой, Ивонна? Она посмотрела ему в глаза и рассмеялась.
– Non compris, – сказала она.
– Yes, yes, хотите быть мой девушка?
Она вскрикнула, смеясь, и сильно хлопнула его по щеке.
– Venez! – сказала она, смеясь.
Он пошел за ней. Во внутренней комнате стоял большой дубовый стол, окруженный стульями. На конце его сидели Эйзенштейн и французский солдат, оживленно беседовавшие о чем-то. Они были так увлечены разговором, что не заметили, как в комнату вошел Фюзелли с девушкой. Ивонна взяла французского солдата за волосы, оттянула его голову назад и повторила ему, все еще смеясь, то, что сказал Фюзелли. Он засмеялся.
– Вы не должны так говорить, – сказал он по-английски, обращаясь к Фюзелли.
Фюзелли надулся и мрачно уселся на другом конце стола, не спуская глаз с Ивонны. Она вытащила из кармана своего передника вязанье и, забавно держа его между двумя пальцами, бросила взгляд на темный конец комнаты, где в кресле дремала старушка, с кружевным чепчиком на голове. Потом она, дурачась, упала на стул.
– Бум! – сказала она.
Фюзелли смеялся до тех пор, пока на глазах его не выступили слезы. Она рассмеялась тоже. Они довольно долго сидели, поглядывая друг на друга и хихикая, в то время как Эйзенштейн и француз продолжали разговаривать. Вдруг Фюзелли уловил фразу, которая поразила его.
– Что бы вы, американцы, стали делать, если бы во Франции вспыхнула революция?
– Мы сделали бы то, что нам приказали бы, – ответил Эйзенштейн с горечью. – Мы рабы.
Фюзелли заметил, что обычно желтое, отекшее лицо Эйзенштейна теперь раскраснелось, а в глазах появился блеск, которого он никогда не замечал у него раньше.
– Как это революция? – спросил Фюзелли, сбитый с толку.
Француз испытующе перевел на него свои черные глаза.
– Я хочу сказать: прекращение бойни – свержение капиталистического правительства, социальная революция…
– Но ведь у вас же республика! Разве нет?
– Такая же, как и у вас.
– Вы рассуждаете как социалист, – сказал Фюзелли. – Я слыхал, что в Америке за такие разговоры расстреливают.
– Видите, – сказал Эйзенштейн французу.
– Все они такие.
– За исключением очень немногих. Это безнадежно, – сказал Эйзенштейн, закрывая лицо руками. – Я часто