Дикая Флетчер. К. А. Такер
не сказал мне за всю поездку. В основном «ага», «не-а» и короткие ответы, которые пресекали все мои попытки завязать светскую беседу. В конце концов я сдалась и сосредоточилась на истрепанных пепельно-русых прядях волос, завивающихся вокруг его бейсболки и над воротником куртки, а не на том, что прямо за тонкими металлическими стенами и стеклянными панелями находятся тысячи метров, куда мы можем упасть и разбиться насмерть.
Реальность, которая кажется все более очевидной с каждым внезапным и сильным рывком.
Самолет кренится вправо, вызывая мой панический вздох. Я зажмуриваюсь и продолжаю делать спокойные, ровные вдохи, надеясь, что это подавит бурлящую тошноту. «Я справлюсь… Я смогу сделать это… Это то же самое, что и полет на любом другом самолете. Мы не умрем. Джона знает, что делает».
– Это Бангор, впереди.
Я осмеливаюсь выглянуть в окно и посмотреть вниз, надеясь, что обещание того, что мои ноги скоро коснутся земли, поможет справиться с паникой. Пышная, зеленая, ровная земля простирается настолько далеко, насколько позволяет видеть пасмурное небо – огромное пространство, в основном не тронутое рукой человека. Оно усеяно ручьями и озерами всех форм и размеров и одной широкой рекой, змеящейся через него.
– Это и есть Бангор? – Я не могу скрыть удивления в голосе, изучая посевы низких, прямоугольных зданий, сгрудившихся вдоль берега реки.
– Ага. – Пауза. – А чего ты ожидала?
– Ничего. Просто… Я думала, он будет больше.
– Это самое большое поселение на Западной Аляске.
– Да, я знаю. Поэтому я думала, что здания будут, ну не знаю, больше. Выше.
В последние два дня у меня было мало времени, чтобы получше изучить место, куда я направляюсь. Все, что я знаю, это прочитанное мной в телефоне в ожидании самолета сегодня утром – что эта часть Аляски считается «тундрой» из-за своего плоского рельефа; что солнце почти не заходит в летние месяцы и почти не восходит во время долгой арктической зимы; и что большинство здешних городов и деревень имеют коренные аляскинские названия, которые я не смогу выговорить.
Джона фыркает, и я жалею, что высказала свои мысли вслух.
– Не похоже, что ты вообще много знаешь. Разве ты не здесь родилась?
– Да, но я же ничего не помню. Мне не было и двух лет, когда мы уехали.
– Ну, может быть, если бы ты потрудилась вернуться раньше, ты бы знала, чего ожидать.
В его тоне слышится обвинение. В чем, черт возьми, его проблема?
Мы попадаем в очаг турбулентности, и самолет начинает сильно трястись. Я упираюсь ладонью в ледяное окно, когда тошнотворное чувство снова начинает шевелиться, и ком глубоко внутри начинает подниматься. Мой желудок готовится вытолкнуть свое содержимое.
– О боже… это плохо, – стону я.
– Расслабься. Это ерунда.
– Нет, я имею в виду… – Мое тело покрывается испариной. – Я думаю, меня укачало.
Тихое ругательство доносится до моего уха.
– Держись. Мы будем на земле через пять