Нулевой год. Константин Александрович Костин
деда Анисима в курсе.
– А дед Анисим сдал? – поинтересовался Семенов, сгребая стопку листов.
– Принес одну берданку и сказал, что больше ничего нет.
– Да, у деда Анисима хрен что заберешь, – покачал головой милиционер.
Я вкратце передал дяде события последних полутора дней. На все попытки заострить внимание более подробно на каком-то моменте, полковник нетерпеливо махал рукой.
– Дальше, – требовал он. – Детали позже.
На мое удивление, он даже не остановил меня на рассказе про замок, а вот про завод послушал более подробно.
– Вот что, дорогие мои соратники, не побоюсь этого слова- товарищи, – произнес дядя, когда я закончил свое повествование. – Дел у нас много, а времени мало. Там осталось человек тридцать – не больше. Сейчас мы их вместе примем, перепишем, после – шесть часов на сон, а там… а там все узнаете.
На перепись оставшихся ушло еще два часа, причем Семенов успел допросить только четверых, угробив на каждого уйму времени. Но работал он обстоятельно – расспрашивал каждого не только о нем самом, но еще и о соседях, друзьях, знакомых. Одно слово – мент! Со спецификой знаком.
– Ты, Володя, бумагу экономь, – напутствовал Грачев. – Еще неизвестно, сколько запасов у нас.
Наконец, собрав все документы, закрыв дверь опорника на заранее припасенный амбарный замок, дядя отдал распоряжения караульным и приказал отчаливать. Все на той же МТЛБшке, накрутившей за минувшие два дня километров больше, чем за всю ее предыдущую жизнь, мы вернулись домой.
Упав на кровать, я сразу уснул, как убитый. А когда меня разбудил военный, казалось – проспал не больше двух минут. Хотя на деле прошло шесть часов. За окном светало. Полковник достал из сарая ПКТ и, пока мы устанавливали его на башню броневика, облачился в старую парадную форму, еще советского образца, со скрипучей портупеей, надраенной до солнечного сияния бляхой ремня и хромовыми сапогами. На пояс он нацепил огромную деревянную кобуру с Маузером, а ПМ убрал в карман. Погоны, правда, на форме были еще старые, капитанские, и полковник, с большим сожалением, срезал их.
На площади нас уже ждало около пятидесяти человек – мужского пола, в возрасте двадцати пяти – сорока лет. На правом плече у каждого алела красная перевязь. Караульные у дверей опорника (вчерашних я запомнил хорошо) были уже другие.
– Это – те, кому я доверяю на все сто сорок семь процентов, – пояснил дядя Боря.
Каждому под запись он выдал по ружью и по пачке патронов, после чего ставил задачи и ополченцы, группами по три-четыре человека, расходились. В воздухе нарастало напряжение. На площадь стекались деревенские жители и беспокойно озирались по сторонам, с опаской поглядывая на вооруженных людей и пулемет броневика. Последним был Данька – паренек лет четырнадцати, которому военный вручил листок, вырванный из блокнота.
– Вот теперь все готово! – резюмировал военный и, оправившись, надев на голову фуражку, вышел из опорника.
Мы,