Пригород. Город. Евгений Пышкин
Будто коснулся запретного. Того, о чем еще не смел думать.
– Здравствуй, – услышал я голос жены. – Как себя чувствуешь?
– Хорошо. Да ты не стой. Рассказывай, как дела.
– Я гляжу на тебя и не верю, что мы прожили вместе пятьдесят лет, – сказала Настя, садясь рядом.
– Почему?
– Будто не было этих лет.
– Странно, – я помолчал. – Как дети без нас? Все воюют?
Настя не ответила. Она грустила. Я видел. Но почему? Почему этот маленький человечек пришел ко мне с печалью на лице? Зачем? Ну, улыбнись, пожалуйста. Жизнь ведь продолжается? Так? Хотелось это сказать, но слова остались пустым звуком.
– Ваня, тебе точно здесь хорошо?
– Ты же знаешь мои запросы. Скажи только, дети приедут еще?
– У них дела какие-то, – прозвучал печально ее голос.
И тягостно стало на душе почему-то. Настя здесь не причем. Ее приход не тяготил.
Захотелось вот так просидеть вечность в этом саду с ней, ни о чем не думать, ни о чем не говорить. Молчать. Слушать звуки природы. И пусть бы время летело мимо нас. Пусть…
Потом мы говорили. О чем, не знаю, но минуты пролетели быстро. Час. Другой. Болтали о всякой ерунде, не сбавляя оборотов. «Погоди, забыл тебе сказать о…», – перебивал я Настю. Затем она что-то твердила о важных вещах. Да, да, это необходимые слова, которые должны были мы произнести еще много лет назад.
Но Настя ушла. Не вечно же ее держать.
Я вернулся в палату. Решил продолжить историю о Володьке. Взял записи. Шариковая ручка выскользнула из раскрытой тетради и укатилась под тумбочку. Я заглянул под нее. Ножки короткие – ладонь не просунуть. Линейку бы сейчас, но под рукой ничего подходящего не оказалось. Я сдвинул с большим усилием тумбочку, достал ручку, и в этот момент словно молотом ударили в висок. Резкая боль пронзила голову. Разошлись перед глазами красные круги. Грудь обожгло. Я сел на койку и закрыл глаза. Затем лег, погрузившись в странный сон. Боли не было. Только непонятное видение: чьи-то размытые лица, возникнув из черноты, исчезали и появлялись. Голоса – нестройный хор. До моего сознания донеслись обрывки фраз: «Что произошло?», «Положите сюда», «Проверьте», «Ну как?», «Жив?» Грудь опять обожгло. Захотелось сделать глубокий вдох, но раскаленный воздух ворвался в ноздри, обжег и я открыл глаза.
Я стоял на улице. Пустой город. Гудение электрического освещения и никого вокруг. Ни единого человека. Расслышав приближающиеся шаги, я обернулся на звук. Из-за угла здания вышел чернокожий мужчина в белом костюме, ведущий на поводке далматинца. Человек остановился передо мной. Пес послушно сел рядом.
– Привет, Володька. Ну, ты разрешил дилемму?
– Я Кучнев Иван Дмитриевич, – удивившись, сказал я. – А в чем дилемма?
– Какая разница: Володька, Кучнев… Дилемма в даре, в твоей истории. Она должна быть завершена.
– Аид, ты же знаешь, что он выбрал. Жизнь друга в обмен на дар.
– Все верно. А теперь иди прямо и никуда не сворачивай.
И я