Назови меня по имени. Ольга Аникина
сиденье, чтобы вдруг не вскочить на ноги и не убежать. Но испуг быстро прошёл; теперь в Машином животе застрекотал кузнечик. Он перебирал упругими лапками, касаясь сердца, нервов, кровеносных сосудов, самых тайных и стыдных мест, – и по телу неожиданным теплом разлилось неведомое прежде упоение и успокоение. Теперь внутри пульсировала новая, восхитительная сила, которую Маша приняла за счастье.
Это был её первый бунт. Он оказался сладким. Уже ради одного этого чувства стоило два года страдать, тянуть носок, считать шаги и придерживать за талию полную девочку из седьмого класса, с которой они попеременно разучивали партию партнёра. Стоило мучиться и тайно признаваться себе в том, что мучаешься. Беда была не в том, что Маша не умела танцевать. Нет, она как раз прекрасно умела, правда, не танцевать, а кое-что другое.
Когда Фаина Теодоровна ставила её в пару с каким-нибудь мальчиком, Маша теряла голову и впадала в панику. Дети в танцевальном классе были окружены перекрёстными взглядами друг друга и зеркалами; каждый оценивающе взирал на соседа и подмечал мельчайшие штрихи своих и чужих движений. Фаина Теодоровна специально учила юных танцоров и наблюдать за другими, и смотреть на себя со стороны, невольно создавая для Маши условия, близкие к катастрофе. Кто угодно мог разгадать Машину тайну, а разгадав – предать девочку осмеянию и позору.
Маша до ужаса, до обморока боялась прикосновений. Кто-то хитро встроил подлый рефлекс в Машино естество. Проявлялся он почти всегда одинаково: девочка теряла способность говорить и заливалась краской. Грудную клетку стягивало, не хватало воздуха. Когда партнёр пытался её вести, Маша стояла столбом или резко обрывала фигуру. Ничего не объясняя, выбегала из зала.
В раздевалке дыхание постепенно выравнивалось. Хорошо, что Фаина Теодоровна разрешала девочкам без объяснений покидать комнату. Больше всего Маша боялась нечаянно засопеть своему партнёру в ухо. Или во время простого парного движения горячо и неожиданно вспотеть.
Она боялась не только бальных танцев, но и спортивных игр, и даже некоторых физкультурных упражнений, например прыжков через коня или лазания по канату. Маша не могла никому рассказать о том, что с ней происходит, – ни матери, ни тем более Альке. Альке – это совершенно точно – она не призналась бы даже за все блага мира. Судя по той лёгкости, с которой сестра кокетничала со сверстниками и даже с ровесниками отца, Алька никогда не сталкивалась с чем-то подобным. Похоже, старшая сестра только выглядела взрослой.
Дача Иртышовых стояла на улице, перпендикулярной железнодорожному полотну. По обе стороны проезда возвышались двух- и трёхэтажные дома, огороженные высокими заборами. Прямо напротив калитки дорога шла вниз, переходя в крутой спуск, который получился в результате сдвига литориновой плиты – тектонической основы древнего моря.
В доме было два этажа. На второй этаж вела лестница с перилами и тремя лестничными пролётами. Мансарду венчала остеклённая башенка с ромбовидной крышей,