Оборотень по объявлению. Тень. Наталья Буланова
приготовиться, и ты замираешь, в то время как все мышцы напряжены для решающего рывка.
Я превратился в зрение и слух. Следил не только за домом, но и за территорией рядом. Это была отличная возможность отвлечь меня и напасть сзади, поэтому я был готов ко всему.
Ко всему, но только не к повторному скрипу половицы на втором этаже и вдруг вспыхнувшей лампе. Через разбитое окно я прекрасно видел стул и девушку, привязанную к нему.
Настю!
И я чуть было не рванул вперед, вплавь через реку и вверх по лестнице. Сжал зубы, но этого оказалось мало. Тогда я начал прикусывать себе язык – это всегда возвращало мне холодный рассудок.
Но сейчас было бесполезно!
В этот раз остаться сидеть на ветке было в миллиарды раз сложнее. Я видел, как Настя вяло пытается высвободиться, явно сбрасывая с себя воздействие снотворного. Рядом с ней не видно было никого. Но я лучше всех знал, что глаза видят не все. Зрение легко обмануть. Особенно лисье, особенно если не двигаться.
И у меня оставался только один способ – ждать и наблюдать. Смотреть, как Настя дергается на стуле, как опасно раскачивает его, а потом и вовсе прыгает. Ее рот не был завязан, а это значило, что враг хочет, чтобы я ее слышал.
Но Настя молчала. Она все чаще застывала и медленно оглядывалась, ища способы спастись и оценивая обстановку.
Ну же, покажись. Где ты?
У меня давно не было достойного врага.
Прошел час. Мышцы вокруг глаз начали болеть от постоянного напряжения, но я заметил это, только когда расслабил их на секунду, чтобы снова пристально сощуриться.
Настя, в отличие от меня, столько высидеть на одном месте не могла и стала бездумно дергаться. Осмелела, что к ней никто не заходит. Ожидаемо, что ее стул через минуту повалился на бок вместе с ней. Мне было видно лишь ее ноги ниже колена, а потом девушка и вовсе исчезла из видимости.
Я не шевельнулся. Вместо этого я рыскал взглядом по территории вокруг дома, по окнам постройки, по густо заросшему камышом берегу реки.
Выходи!
По моим подсчетам прошел час, но ничего не поменялось. Судя по звукам из дома, Настя больше не пыталась освободиться.
Я всегда считал, что могу провести в наблюдении неделю и не шелохнуться, но спустя еще час я с удивлением нащупал предел своего терпения.
Выждать до рассвета стало для меня настоящей пыткой. И как только первые лучи солнца коснулись неба, я отодрал себя от ствола, признав, что мое терпение лопнуло.
Я пробирался к дому, скользя ветром через камышовые заросли, змеей по мосту, мглой по стенам. И чем ближе я был к Насте, тем больше сомневался, что, кроме нас двоих, рядом есть кто-то еще.
Я знал бетонную окантовку дома как свои пять пальцев. Время было к ней беспощадно и разбило на сотню мелких кусков, заселило муравьями и кочками трав. Я, как в былые времена, сделал три шага от дальнего окна по левой стороне, взяв разгон, и запрыгнул внутрь, не задев рамы.
Это была самая мелкая комната в доме. Самая вонючая, потому что соседствовала с плохо сделанным туалетом,