Венера на половинке раковины. Другой дневник Филеаса Фогга. Филип Хосе Фармер (Килгор Траут)
были, с его точки зрения, чрезмерно сексуально озабоченными. Это не вызывало в нем морального отвращения. В конце концов, не стоит ожидать от инопланетян, что те будут похожи на землян. Более того, в душе он даже завидовал им. Эволюция жестоко обманула землян. Ну почему Homo sapiens не унаследовал похотливость бабуина? Почему общество сформировалось таким образом, что оно начало подавлять похоть?
Неужели потому, что эволюция диктовала человечеству необходимость технического прогресса? Неужели, чтобы добиться этого, она перенаправила большую часть сексуальной энергии человека в мозг, где тот использовал эту энергию для создания инструментов и новых религий, а также способов зарабатывания денег и достижения более высокого статуса?
Главной целью жизни землян было залезть на вершину кучи, тогда как шалтуниане старались как можно чаще залезать друг на друга. Поначалу Саймону это показалось неплохой идеей. Одним из главных недостатков человеческого общества состоял в том, что по-настоящему интимный контакт бывал лишь у считанных единиц. Расе, которая проводила так много времени в постели, полагалось быть полной любви. Но на этой планете все сложилось не так. В языке местных жителей не было даже слова «любовь». Да, у них имелось немало терминов для обозначения различных сексуальных позиций, но все они были чисто техническими. Общего же термина, эквивалентного земной «любви», в их лексиконе не было.
Нельзя сказать, что это в значительной степени отличало поведение шалтуниан от поведения обитателей Земли. У них, похоже, было не меньше разводов, конфликтов, драк и убийств, чем у землян. С другой стороны, у шалтуниан было гораздо меньше самоубийств. Вместо того чтобы впадать в депрессию, они уходили из дома и трахались.
Саймон задумался об этом. И пришел к выводу, что, наверно, общество шалтуниан устроено лучше, нежели земное. И дело вовсе не в неком интеллектуальном превосходстве шалтуниан. Это был вопрос избытка гормонов. Мать-природа, а не мозги, вот кто там правил бал. Эта мысль повергла его в уныние, но он не стал искать женскую особь, чтобы поднять настроение.
Он ушел в свою каюту и играл на банджо до тех пор, пока ему не полегчало. Тогда он задумался о смысле этого и вновь захандрил. Что, если он направлял свой сексуальный драйв туда, где тому вовсе не место? Что, если, играя на банджо, он трахался сам с собой, вместо того чтобы взаимодействовать с другим существом? Что, если слетавшие со струн ноты – это некая извращенная форма спермы? Не получал ли он высшее наслаждение, пощипывая струны, а не от настоящего траха?
Саймон убрал с глаз долой банджо – с каждой минутой оно все больше напоминало ему съемный фаллос. Он вышел из корабля, полный решимости задействовать свой несъемный, дарованный природой «инструмент». Через десять минут он вернулся на корабль. Единственное доступное ему облегчение состояло в том, чтобы держаться от шалтуниан как можно дальше. Проходя мимо бочки с дождевой водой, он случайно заглянул в нее.
Там, на дне, лежал новорожденный