Невеста темного князя. Олеся Рияко
скажи мне только слово и я уйду…
Прошептал он низко, сладко, вибрациями свого бархатного голоса забираясь ей под кожу и заставляя девушку дрожать сильнее. Но нет, не от холода или страха, а от сумасшедшего, почти болезненного желания.
– О чем вы, господин? – дрожащим шепотом ответила она, чувствуя, как от волнения перехватывает горло и становится тесно в груди. – Кто я, чтобы что-то вам запрещать? Я… я никто…
Она не увидела, но буквально почувствовала, как улыбка коснулась его губ.
– Ошибаешься. Ты – целый мир. Это ты моя госпожа, а я твой слуга. И если боишься… просто прикажи мне уйти. Или прикажи остаться… и я подчинюсь твоей воле.
Девушка сильнее зажмурила глаза и до боли впилась ногтями в кожу своих же ладоней – пальцы сжатые в кулаки успели онеметь от напряжения.
Он здесь, он совсем рядом! Ее ночной кошмар, ее сладкое наваждение… И ей нужно сделать лишь шаг, чтобы он остался с ней на века. Всего шаг, чтобы упасть в его объятия и забыться в вихре чувств и сумасшедших мурашек… или взять себя в руки и поступить правильно.
Оттолкнуть его навсегда.
***
Брать отцовскую саблю строго запрещалось, но как же хотелось мальчишке коснуться ее тяжелой, украшенной рубинами рукояти.
Как сильно не терпелось пальцами провести по оттиску на кожаных ножнах, в виде колючих лоз, вплетающихся в семейный герб – щит с крылатым змеем, раскрывшем пасть в безмолвном рыке.
И, пожалуй, даже говорить не стоит о том, как мечтал маленький Стефан замахнуться ею и что есть сил рубануть дамасской сталью по чему-нибудь такому, чтобы разлетелось вдребезги или еще лучше, разрубилось на два ровных отреза!
Но отец ясно дал понять, что за такое хулиганство последует жестокое наказание.
– Ну, чего ждешь?
Нахмурив темные брови, мальчишка сложил на груди руки – точь-в-точь отец. Вон, даже прядка волос выбилась из гладкой прически и упала на лоб.
На стуле перед каминной полкой стоял долговязый паренек в поварском переднике, больше него на несколько размеров. И сабля была вот она – на бронзовой подставке прямо перед его носом, но кухаркин сын все не решался.
Только смотрел исподлобья на Стефана, и нервно дергал себя за край испачканного в муке передника.
– Помилуйте, барин. Не могу я. Ваш батюшка мне за такое руки каленым железом прижжет или еще хуже.
– Тебе что, моего слова мало? Говорю же, разрешил он! Вот ведь дурень… эх, стал бы я тебя звать, если б сам достать ее мог!
– Пустите, барин. Боюсь я, да и на кухню надо вернуться. Матушка меня тесто месить поставила. А ну как вернется и хватится… Прикажите кому другому достать, а?
– Ты это что сейчас, указывать мне вздумал?
Прищурился Стефан, а сразу после поджал губы, сказал тише обычного, подражая своему отцу в минуты гнева:
– Да я… да я тебя розгами по всему двору гнать заставлю за такую дерзость!
– Н-не надо, барин!
Затрясся паренек и нехотя обернулся к сабле.
– Помилуйте ради всевышнего!
– Давай