Сердце Солнечного воина. Сью Линн Тань
не поверила ему, уже выискивая на лице и в тоне признаки обмана. Вряд ли Вэньчжи изменился; он наплел бы что угодно, лишь бы получить желаемое. Однако я ценила его острый ум. Было бы своего рода предательством допустить его в мой дом: и по отношению к Ливею, и по отношению к себе. Но я держалась настороже; меня бы не застигли врасплох. И если Вэньчжи снова предаст меня, то на сей раз заплатит сполна.
Вокруг царила тишина, которую нарушали только звуки наших шагов. Хорошо, что так поздно: все спят, и не придется объяснять маме или Пин’эр, что у нас за гость. Вэньчжи внимательно все разглядывал: шелковые фонари, расписанные ширмы, резной деревянный стол. Задержался снаружи, любуясь серебряной крышей, сияющей землей, лесом лунно-белого османтуса.
– Мне было интересно увидеть твой дом. Он прекрасен, – тихо признался Вэньчжи.
Я отрывисто кивнула, не желая вступать в беседу.
Мы шли между деревьями, и свет фонарей отбрасывал наши тени на землю. Никто из нас больше не проронил ни слова, пока мы не подошли к лавру. Его семена блестели, как упавшие звезды, запутавшиеся в паутине ветвей. Вэньчжи прижал ладонь к гладкой коре, затем резко дернул семечко. То не поддалось, хотя листья задрожали, а ветка склонилась.
– В этом дереве странная энергия. Холодная, как и у многого здесь, но разрозненная, будто две половины единого целого, – заметил он.
– Что это значит? Что оно может делать?
– Я не уверен. – Вэньчжи нахмурился. – По возвращении сюда ты не заметила странностей?
Я поколебалась, но все же сказала:
– Моя жизненная сила восстановилась быстрее, чем ожидалось. Я думала, во мне пробудилась какая-то доселе спящая таинственная сила.
Он потянулся к лавру.
– Вот только виновником было дерево.
Регенерация, сказал Ливей. Зачем императору жаждать такой власти? Нефритовый дворец битком набит целителями. Я украдкой взглянула на Вэньчжи, пытаясь понять, что таится в его глазах: беспокойство или жадность…
– Синъинь, ты все еще подозреваешь меня? – Его рот скривился в улыбке. – Я больше не хочу становиться твоим врагом.
– А если что-то изменится? Если наши намерения вновь столкнутся? Несомненно, ты выберешь себя.
– Нет, – твердо сказал Вэньчжи.
– Откуда тебе знать?
– Потому что я на такое не пойду. Противопоставить себя тебе – все равно что пойти против самого себя. – Он помолчал. – Когда я сделал тебе больно… мне тоже было больно.
Я уставилась на его жесткое лицо, ошеломленная столь категоричным признанием. Никакие слова не приходили в голову, ни возражения, ни оскорбления.
– Что бы ты ни думала, я некровожаден по натуре и не жажду власти только ради нее самой. Теперь надеюсь убедить своего отца, что мир – лучший выход. Цена войны слишком высока даже для победителя.
В наших совместных битвах Вэньчжи никогда не получал чрезмерного удовольствия от завоеваний и не радовался поражению соперника.