Бочка но-шпы и ложка яда. Татьяна Полякова
хочет от тебя эта вобла сушеная? – спросила она, приближаясь.
– Рукописи, естественно.
– А ты что? Неужели отдашь?
– Вообще-то не просто отдам, а получу за них очень приличные деньги.
– Я знаю минимум двух издателей, которые заплатят больше.
– Вряд ли бы это понравилось Борису, – с постной миной возразила я.
– Борису все равно, – отмахнулась Аглая. – А ты должна подумать о себе. Пока ты снова не вышла замуж… – Тут она слегка прикусила язык и закончила несколько виновато: – Не все коту масленица, это я Скворцову имею в виду. Хочешь познакомлю тебя с одним человеком?
– На предмет замужества? – проявила я интерес.
– На предмет издания, – смутилась Аглая.
– На этот предмет меня завалили предложениями.
– Только ради бога не отдавай рукописи этой кикиморе. У меня просто головокружение начинается, как подумаю…
– Должно быть, давление, – перебила я.
– Ага. С моим весом только и жди какой-нибудь пакости. Пробую худеть, становится даже хуже. Видно, мне на роду написано таскать на хребтине сто двадцать килограммов. Я решила написать его биографию, – без перехода заявила она. – Кто, если не я? Сама подумай. Он самый значительный человек в моей жизни. Ты архив разбирала?
– Только рукописи.
– Для тебя все прочее хлам, а для меня… – Тут она неожиданно зарыдала, что выглядело невероятно комично, плечи ее дрогнули, и вместе с ними задрожали все жировые отложения, Аглая стала похожа на растревоженный студень.
Только я шагнула к ней со словами утешения и сестринскими объятиями, как она так же внезапно успокоилась, шмыгнула носом, вытерла слезы толстой ладошкой и улыбнулась. Косметикой она никогда не пользовалась, и никакого урона ее красоте слезы не нанесли.
Надо сказать, что, на мой взгляд, выглядела Аглая совсем неплохо. Разумеется, я имею в виду лицо, а не безбрежные телеса. Она была значительно моложе Скворцовой, на пухлом лице ни единой морщины, глаза большие, нос крупный, впечатление портили лишь губы: слишком маленькие для ее лица, они придавали ей капризное выражение. Она всегда ходила в брючных костюмах с неизменной желтой брошью на груди, огромный скарабей был под стать бюсту.
Аглая дважды выходила замуж, но каждый раз неудачно. Оба ее мужа, кроткие, забитые существа, никакой памяти в умах и сердцах окружающих не оставили. У Аглаи был сын, который жил в Америке и в Россию возвращаться не собирался. Комплекцией он удался в отца, матери едва дотягивал до плеча и страшно ее боялся.
– Не возражаешь, если я займусь его архивом? – закончила она весьма деловито.
– Боюсь, ты опоздала. Я уже дала обещание, – ответила я.
– Кому?
– Серовой.
– С какой стати? – не поверила Аглая. – Зачем ей архив Бориса? Да она всю жизнь презрительно воротила нос, стоило кому-то при ней заговорить о нем.
– Вот уж не знаю. Она задумала написать его романизированную биографию.
– Светлая память Бори в беллетристике? Да ты с