По любви. Юлия Резник
о у нас в фирме какой-то специальный извращужный дресс-код. Нет такого и близко, мы тут все в большинстве своем приличные люди. Просто маски-шоу к нам нагрянули аккурат в тот момент, когда я, закрыв, наконец, 1С, решила переодеться к корпоративу.
Так ведь из года в год происходит. Все нормальные люди уже вовсю веселятся, и только бухгалтерия до победного пашет. Кстати, это хорошо объясняет, почему в большинстве вирусных роликов с этих самых корпоратов самыми яркими звездами становятся именно тетки-главбухши. Когда давит такая ответственность, иногда срывает резьбу. Я и сама едва сдерживаюсь от того, чтобы не выкинуть какой-нибудь фокус. Спеть, там, или сплясать… на столе. Кстати, о столах. Как же твердо! Наверняка на коже останутся синяки. Хорошо, что я только брюки успела снять. Не то бы совсем вышло неловко. С другой стороны, что может быть хуже моей задранной кверху огромной, как луна, пятой точки? Только то, что на ней ничего не прикрывающие развратные красные стринги. Носила бы нормальные трусы, глядишь, было бы не так стыдно. Во всем виновата моя соседка баба Маня. Это она меня, сколько я себя помню, стращала, что женщине полагается носить исключительно красивое белье. А то вдруг сердечный приступ, или, там, какая авария. Привезут в больницу, разденут, а на тебе застиранные рейтузы! С моей нервной работой сердечный приступ мог случиться в любой момент. Так что я решила судьбу не испытывать и всегда быть на стреме. То есть в красивых трусах. Да и вообще. Должны же быть у женщины хоть какие-то слабости? Моя слабость – эротичное нижнее белье.
– Всем ни с места! Идет обыск! – рявкает, наверное, главный. В кабинете кроме меня никого нет. И орет он лишь для того, чтобы запугать и подавить любую попытку к сопротивлению. Тактика здесь понятная.
– Вы бы, милейший человек, сначала представились и предъявили протокол… – усмехаюсь я.
– Заткнись!
Ах, значит, решили по беспределу. Ладно. Судорожно соображаю, как быть дальше. Все-таки мне еще не доводилось бывать в таких ситуациях прежде. И хоть в теории я прекрасно натаскана, как в них себя вести, с голым задом не так-то просто чего-то требовать. Да и вообще сохранять спокойствие.
– И понятых я что-то не вижу, – приподнимаюсь, с трудом вытаскиваю руку, зажатую между собственным телом и крышкой стола. Тянусь к брошенному тут же телефону. – Я вызываю полицию!
Угу, полицию на полицию, чтобы зафиксировать факт. А потом в суде отбить можно будет все, что угодно. Главное, доказать, что обыск происходит с нарушением и без должной санкции.
– Кир, угомони сучку.
– Что… здесь… происходит?
Я всхлипываю от облегчения. Этот голос… Я даже не знаю… Кажется, моему начальнику и делать ничего не нужно, просто вот так спокойно говорить, и все проблемы рассосутся сами собой.
– Никто не выходит и не заходит! Идет обыск! Вы кто?! Юр, давай, тащи его сюда тоже.
То, что со Ставросом Агафонычем кто-то может поступить так же бесцеремонно, как со мной, сложно даже представить. Такой он весь из себя самец – всегда сосредоточенный, собранный, все у него под контролем. А если что и пойдет не так, он тут же все на свете разрулит.
О боже! О боже мой! Нет!!! Ни в коем случае. Только не сюда его! Я же…
– Я – генеральный директор и учредитель в одном лице. – В спокойном голосе Ставроса Агафоновича проскальзывают те самые металлические нотки, от которых лично меня в пот бросает. Он нечасто прибегает к подобным интонациям. Оттого каждый раз все так остро. Если бы злоупотреблял – уже бы не было того эффекта, а так… Я переступаю с ноги на ногу. – Это еще что такое? Какие-то передовые методики обыска? Немедленно ее отпустите!
Боже, он думает, что брюки с меня стащили менты?! Интересно, что, по-его мнению, они искали. А главное, где?
Все. Я уволюсь. Нет. Лучше застрелюсь. С моих губ срывается жалобный всхлип. Глуша его, я на секунду до боли прикусываю губу и, тут же обернувшись, под стать шефу ровно, без истерик замечаю:
– Ставрос Агафоныч, у них постановления нет. И понятых нет. В таких случаях понятых на…
Я хочу сказать «надо», но одна из горилл опять тычет меня лицом в стол.
– Твою мать! Вы че творите, черти? Я ж вас размажу… – стали в голосе Николоу становится больше. Он ругается редко. Практически никогда. Но когда это случается, господи, у меня даже в узких туфлях поджимаются пальцы. Я снова переступаю с ноги на ногу. Между бедер становится влажно. Нет, я не извращенка. Просто на страх и на возбуждение организм дает одну и ту же реакцию. Такие дела. Чистая физиология. Ягодицы конвульсивно сжимаются.
– Юра, заткни этого мудилу.
Слышу приглушенный звук удара и шипение, с которым воздух покидает легкие моего шефа.
«Ну, все, ваше дело труба!» – проносится в голове. Ставрос в жизни никому такого не спустит с рук. Я-то, ладно. Но он… Там гордости столько, что мама дорогая. Она в каждом повороте головы просматривается, в каждом преисполненном достоинства жесте. Впрочем, в этой голове еще и мозги имеются. Вот почему он все терпеливо сносит, вместо того, чтобы ответить. Не дает повода «пришить» себе статью. А ведь ходит на бокс,