Всемирный светильник. Житие преподобного Серафима, Саровского чудотворца. Митрополит Вениамин (Федченков)
таким образом, придя в обычное состояние, он мог послужить еще и братиям своим»[10].
Так случилось и с преподобным Серафимом: созревший плод пустыни снимается с древа уединения и полагается перед глазами людей. Но и здесь дается ему еще некоторое время «долежаться», чтобы, умягчившись совсем и достигши последней сладости, быть всецело угодным Господу и приятным для людей.
Таким образом, затвор был для преподобного, с одной стороны, итогом прошлого подвига, а еще более – приготовлением и вступлением в новый период жизни, во вторую половину монашества. А чтобы не было очень резкого перехода от уединения к служению, для этого Господь и выводит Своего любителя безмолвия из пустыни в монастырь, где он некоторое время, по-видимому, продолжает еще прежнюю жизнь, но в самом деле уже начинает исполнять новое служение.
Случилось же это так.
Как мы видели, о. Серафим с ухода своего в молчальничество все реже стал посещать монастырь и даже редко причащался Святых Христовых Таин.
Кто знает жизнь безмолвников, для того это не удивительно – так поступали многие из них, а преподобная Мария все 47 лет пустынничества ни разу не причащалась, после того как ушла из Иорданской обители святого Иоанна Предтечи, и лишь за час до смерти сподобилась Животворящих Таин от старца Зосимы.
Сподобляет ли их Господь спасительной сладости Своего общения через молитву и созерцания, или они таинственно, неким «невидимым образом сподобляются причастий через Ангела Божия», – как говорил о. Серафим вдове Еропкиной, – сие выше нашего обычного разума и опыта…
А потому не дивно, что братия монастыря стали смущаться… Люди часто недоумевают и даже возмущаются, когда другие поступают иначе, чем они… Стал на их сторону и новый игумен Нифонт… Уже отмечено было, что он был иного духа, чем о. Серафим. Он отличался способностями к управлению (административными) и опытностью в казначейских делах, наблюдал за точным исполнением богослужебного устава (между прочим, при нем поминальные записи о живых и усопших прочитывались на проскомидии неизменно еще до чтения часов); он оставил по себе память как способный строитель и украситель монастыря, строго хранил посты, был трудолюбив, нестяжателен, приветлив в обращении с посетителями обители, начитан в книгах, свободен в слове.
Но при всем этом есть данные думать, что он не был единодушен с о. Серафимом… Да и не он лишь один. Известный писатель-богомолец Муравьев, посетивший Саров вскоре после смерти святого старца, с благоговением расспрашивал о нем у братии. Каково же было его удивление, когда он в ответ услышал легкомысленно-дерзкие и горделивые слова: «У нас все – Серафимы». Чтобы понять это, нужно глубоко уяснить и усвоить учение преподобного, а лучше сказать – Церкви или Самого Духа Святого, о сущности христианства и о смысле не только подвигов, но даже и добродетелей… И читатель дальше сам это увидит в дивной, богооткровенной беседе о. Серафима с Н.А. Мотовиловым…
А может быть, и враг зависти смущал игумена: он пришел на 20 лет позднее
См. «Преподобного отца нашего Макария Египетского духовные беседы, послания и слова». Свято-Троице Сергиева Лавра, 1904 г./ Беседа 8, с. 70.