На волжских рубежах. Сталин и Сталинград. Николай Фёдорович Шахмагонов
мысль: «Добежит, значит, и мы прорвёмся!»
Командирский танк позади. А это не менее, это более опасно, ведь враг понимает, что это танк командирский.
А в шлемофоне музыка боя. На учениях такая музыка ласкает слух. В бою она порой горька.
– Тополь, я – Тополь второй. Подбит танк командира роты. Принял командование ротой.
Радист пока не знал по голосам командиров, но комбат знал. Он подтвердил:
– Командуй!
Удар сотряс танк. Маломуж едва успел инстинктивно прикрыть лицо. Справа броня стала красной, полетела окалина.
– Рикошет! – сказал в ТПУ комбат. – Чёрта лысова… Кишка тонка… Но «тридцатьчетвёрки»! Что такое?! Горят!
Ни комбат, ни сержант Маломуж, да и никто в батальоне не знал, что немцы к весне сорок второго приняли на вооружение новую противотанковую пушку, способную более эффективно бороться с нашими «тридцатьчетвёрками».
Комбат лишь процедил с досадой:
– И где же внезапность? Немцы ждали нашей атаки…
Маломуж глядел в триплекс на горящие «тридцатьчетвёрки». Неудачной была атака полка. И всё-таки взяли первую траншею. Это Маломуж понял из докладов командиров рот, да и в триплекс было видно, как добивают наши красноармейцы немцев, не успевших отойти.
Сопротивление врага было сильным уже на переднем крае. Но оно стало во много раз сильнее, когда прорвались в глубину. Словно враг, заранее ожидая атаки, предусмотрел и это.
Стрелковые цепи снова залегли. Танковые роты попятились, оставив пылающие «тридцатьчетвёрки», потому что пехота залегла под сильным огнём врага.
Штаб стрелкового полка требовал:
– Вперёд!
Но куда же вперёд без пехоты?
Снова поднялась пехота. И поднял её тот же командир. Он что-то кричал, указывая на танки, которые приближались к ощетинившейся огнём высоте.
По обрывкам фраз Маломуж понял, что продвижение идёт медленно, слишком медленно по сравнению с расчётным.
А в эфире… В эфире треск, шум, через который прорываются чёткие команды и доносятся горячие словечки оттуда, с самого передка.
Понял он, что продвинулись до полудня примерно на два километра. Кто-то чего-то требовал. Кто-то докладывал о потерях. Маломуж выбирал главное, предназначенное для его комбата.
А тот по-прежнему нет-нет да повторял с досадой:
– Нас ждали. Точно ждали… Ну как же так?!
Действительно, при той секретности, которая сопровождает каждую войсковую операцию, было обидно сознавать, что где-то, на каком-то уровне произошла утечка. Вот ведь. Даже тем, кому идти в бой, приказ объявили только утром, перед атакой. А враг уже знал, всё знал.
Но поле боя – не место для размышления. Здесь надо сделать всё, чтобы вырвать победу из лап врага.
Сержанту сложно понять, какую роль играет в данных боевых действиях его подразделение. Какие задачи решает? Естественно, основные цели операции держатся в секрете на всём протяжении боевых действий.
Не всё известно и комбату. Но комбат уже на таком уровне, что может знать больше того, что ему знать положено,