Поправка Джексона. Даниил Гуревич
ты неисправим. Люди так старались, до мелочи все продумали, даже вазу с фруктами поставили. Они нам, между прочим, ничем не обязаны. Они нас сюда не звали. Мы в Америку напросились, а они захотели нас принять. Добровольно. И бесплатно. А ты же должен все опошлить.
– А я что?! Я и говорю: даже презервативы не забыли. Ты бы лучше, чем придираться, сварганила что-нибудь – я жрать хочу. А потом пройдемся по Бродвею.
Чтобы получить разрешение на эмиграцию, Саше потребовалась довольно большая сумма, в которую входила плата за гарантированное Конституцией бесплатное образование и плата за лишения гражданства, которого он был обязан лишиться, хотя в Конституции об этом ничего не было сказано. С другой стороны, если бы всё, указанное в Конституции, исполнялось, в реальной жизни, вероятно, и не было бы эмиграции. Но что уж говорить… И чтобы собрать необходимые деньги для откупа от государства и купить за билеты на самолет, Саше пришлось расстаться со всеми любимыми шмотками, купленными во время сладкой жизни советского моряка дальнего плавания. Так что в Италию Резины приехали одетыми во все советское. Зато, как и все советские эмигранты, они привезли с сбой советский фотоаппарат и советское льняное постельное белье, которые Саша удачно продал на рынке в Риме. На вырученные от продажи деньги, решил Саша, они прилично оденутся.
– Мы не можем тратить все деньги, – сказала Нина. – Мы должны оставить хоть немного на Америку. А вдруг нас там даже не встретят? Мало ли что может произойти. Мало ли какая неожиданность.
– Неожиданностей в Америке не бывает. У них там все запланировано. Иначе я бы туда не поперся, – с уверенностью ответил Саша.
И все, что после уговоров удалось приберечь на Америку, было пятьдесят долларов. На остальные вырученные на базаре деньги, как и собирался Саша, они с Ниной приоделись. И сейчас они были одеты в приобретенные в Риме вещи: на Нине был белый с цветными аппликациями свитер, а Саша надел серебристый бархатный пиджак с синей рубашкой и галстуком. Усадив принаряженного Игорька в складную коляску, они вышли на улицу и медленно зашагали в противоположенную от дома сторону. Их комплекс оказался единственным трехэтажным кирпичным сооружением на пути. Остальные дома были одно-двухэтажными, облицованными алюминиевыми панелями, такими же, как и те, мимо которых они проезжали, только в худшем состоянии. На крыльце каждого дома сидели черные женщины, большинство из которых были в бигуди, и черные мужчины с обязательной бутылкой пива в руке. Перед домами оравы черных детишек, визжа, резвились в воде, бьющей из открытых пожарных гидрантов. Когда нарядные Саша с Ниной проходили мимо, сидящие на крыльцах черные обитатели провожали их недоуменными взглядами. Даже дети прекращали игры и, раскрыв рты, смотрели им вслед.
– Всё! Пошли обратно, – сказал Саша минут через двадцать.
Они молча развернулись и отправились домой.
Спустившись в свой подвал, они, продолжая молчать, переоделись и сели в гостиной на диван.
– Приехали, – прервал наконец молчание Саша. – И это после Ленинграда!
– Но