Однодневки. Они только открывают двери. Сергей Валерьевич Мельников
так и лежали в четырёх картонных коробках: разложить их было некуда. Надо было обзавестись хотя бы шкафом, но Семёна не покидало чувство, что новая его жизнь долго не продлится. Так они и остались стоять вдоль стены в комнате без занавесок. Семён делал чай, варил пельмени в том же чайнике, высовывался из кухонного окна, рассматривал пустую дорогу с редкими тусклыми пятнами фонарного света. Пару раз выходил на улицу, на тёмный бульвар с чахлыми деревцами и вытоптанной землёй вместо газонов. Растрескавшийся асфальт давно не чинили, не для кого: жизни на бульваре не было. Это столичные бульвары, к которым он привык, были всегда полны людей. Здесь, в маленьком провинциальном городке, люди не тратили время на пустые прогулки.
Сосед не появлялся, и Семёна это расстраивало. В городке он знал двух человек: Ивана Ильича, водителя скорой, и Бориса Борисовича, перепуганного соседа напротив. С Иваном Ильичом говорить было не о чем, он резко пресекал любую рефлексию, а Борис Борисович куда-то запропастился. Но в тот вечер, когда Семён решился позвонить в квартиру напротив, сосед сам появился на его пороге с пакетом в руке.
– Меня вывозили на дачу, – сказал он, извиняясь. – Я не мог вам сообщить: я не знаю вашего телефона. Я вам не помешаю?
В комнате он достал из пакета небольшую картонную коробочку.
– Я подумал, что одна кружка в доме – к одиночеству. Тем более вы мне её подарили. Вот, купил вам…
Семён открыл коробку, внутри лежала кружка с Карлсоном, влетающим в окно.
– Я искал что-нибудь с ангелом. Вы же, врачи, как ангелы: прилетаете, когда совсем плохо, спасаете жизни, но, представляете? В магазине ничего такого не было. Ангелы почему-то непопулярны.
– Я – фельдшер, – поправил Семён.
– Это неважно. Карлсон, он ведь тоже прилетал, когда Малышу было плохо и грустно… Семён, – Борис Борисович тревожно заглянул ему в глаза, – я вас не обидел? Я не хотел сравнивать вас…
– Всё в порядке, – остановил его Семён. – Пойду поставлю чайник.
"Влетает в окна, устраивает разгром", – бормотал он себе под нос, разжигая конфорку.
Снова запищал пейджер. Когда Семён вернулся домой после вызова, там было пусто. На расстеленном полотенце стояли две мытые кружки: с Карлсоном и Леопольдом.
В эту ночь удалось поспать всего пару часов. Вместо будильника снова разбудил экстренный вызов. Зевая и ёжась от предрассветного холода, Семён спустился вниз. Скорая уже стояла под подъездом с погашенными мигалками. Хмурый Иван Ильич пожал протянутую руку.
– Сейчас вместе пойдём. Клиент, похоже, под наркотой. Сам можешь не справиться.
Скорая промчалась по пустым улицам в постепенно сереющих сумерках. Семён зевал до боли в челюстях.
– Соберись, Сём, – попросил Иван Ильич, – наркоманы очень опасны, это не шутки.
Он затормозил перед двухэтажным бараком с колонкой во дворе. Вытащил из-под сидения монтировку и сказал Семёну:
– Набери седативное и иди за мной. Вперёд не лезь! Добро?
Они вошли в воняющий ржавыми трубами и трухлявым