Что было бы, если бы смерть была. Николай Бизин
наша, и как именно произросли в наши мозги столетние корни того непонимания между русскими и т. н. «украинцами», что вот-вот ввергнет его в кровавое приключение.
Придуманы колхозы ими
Для ротозея и растяпы.
Нам всё равно на Украине:
НКВД или гестапо».
И я сказал: «Пошли, гадюка,
Получишь то, что заслужила.
Не ты ль вчера ножом без звука
Дружка на месте уложила.
Таких, как ты, полно по свету.
Таких, как он, на свете мало.
Так помирать тебе в кювете,
Не ожидая трибунала».
Мы шли. А поле было дико.
В дубраве птица голосила.
Я вел расстреливать бандитку.
Она пощады не просила.
Перельман шёл по Крещатику. Крещатик, разумеется, был виртуальный, извлеченный из памяти.
Когда-то, лет тридцать назал, Перельман подростком побывал в Киеве и запомнил часть пространства у метро, а так же часть того времени, тех людей (что тогда жили, а теперь, верно, некоторые уже и нет).
Перельман шёл по воображаемому Крещатику, аки стрелка курсора по монитору: вёл на расстрел Бандитку (с заглавной буквы я и буду её теперь называть).
Меж тем на Юго-Востоке Украины шла война. Как и в тексте Самойлова, она была порождена в головах, воображаема и придумана не здесь, а за десятки или даже сотни лет от настоящего момента.
Перельман шёл по воображаемому Крещатику и (предположим, если под его ногами булыжная мостовая) словно бы ступал по черепам, в которых копились версифицированные реальности.
Он пробивается не часто,
Тот чистый хруст костей среди войны!
Война есть грязь, и только её части,
Случается, душой озарены.
Здесь и сейчас был тридцатилетней давности мир. А «там и у нас» в захваченном госпитале Красного Лимана украинская национальная гвардия расстреливала раненых ополченцев-повстацев, протестантов против тупого национализма и радетелей моего русского языка.
Как родники из-под моих веков,
Их души вырывались из оков,
Распахиваясь словно веки.
Такое есть величие в человеке,
Когда душа вдруг возлетит по птичьи,
И сверху соловьино оглянется…
Он пробивается не часто,
Он даже родником не назовется,
Тот чистый хруст костей среди войны.
Я не хочу платить такой цены,
Чтобы добиться утоления жажды
(чтоб соловьино улыбались даже пасти).
Война есть грязь, и только её части,
Случается, душой озарены.
Так версифицировалась прошлая реальность, становясь реальностью настоящей: Перельман шёл по воображаемому Крещатику, а где-то «там и сейчас» людей убивали, и им не было дела, что потом когда-нибудь мы заберем у их убийц наш Киев.
Перельман, что шёл по советскому Крещатику, прекрасно понимал, насколько всё происходящее является иллюзией, одной из версифицированных реальностей.
Тем не менее убийства были реальны, жизни людей прекращались. И много их будет насильственно