Канарейка. Кира Страйк
я боюсь. – носик жалостливо сморщился и солёные градины снова покатились из глаз…
… моего внука?
Душа зазвенела. Ноги ослабели, и я присела на невесть откуда взявшийся низкий детский стульчик, укачивая, обнимая бережно и крепко, обмирая каждой клеткой от запаха волос этого светлого ребёнка.
И я запела.
На город заснеженный ночь опустилась,
И вдоль дороги зажгла фонари.
Зимнему городу лето приснилось,
Зимнему городу лето приснилось,
Скверик завьюженный спит до зари…*
Слушала свой голос – и не узнавала. Мой, точно – мой, но какой-то иной. Ошеломляющий, проникающий под кожу, как тот самый колокольный перелив. И простенькая песня звучала волшебством, плавно кружа голову, вместе с невидимыми пушистыми снежинками.
Малыш, заслушавшись, успокоился и обмяк у меня на коленях.
– Что тебя так испугало? – проводив отголоски улетающего эха, спросила я.
– Там мама и папа ждут, зовут, а я боюсь, и от того не могу найти выход. У меня не получается.
– Не надо переживать, родной. Стоит только перестать бояться, как всё наладится. Вот смотри. – я совсем не была уверенна в том, что делаю, но внук ждал моей помощи, и я не было никакой возможности обмануть его веру.
Просто взяла и представила дверь на гладкой стене. И она появилась.
– У-ух,– с восторгом и облегчением выдохнул внук, – я бы без тебя не справился. А времени совсем маленько осталось.
– Тогда я тебя провожу. – как ни хотелось побыть с ним подольше, пришло понимание, что задержка продлевает страдания Леночки и Кости – там, в недоступном более для меня мире (это я почему-то знала точно), где они ждут своего сына.
– Это было бы хорошо. С тобой – не страшно.
– Пойдём? – взяла тёплую ладошку в свою.
– Пойдём. – решился он.
Перед самой дверью внук остановился и потянул за пальцы вниз, обнял и тихонько шепнул в самое ухо:
– И ты тоже не бойся. Всё будет хорошо – я знаю.
– А мама с папой? – в тон ему спросила я.
Было так важно… Так хотелось, чтобы детям моим не было больно. Чтобы кто-нибудь им рассказал…
– Им расскажут. – встал на носочки, дотянулся до ручки и скрылся.
А я осталась одна. Нет. Пожалуй, наедине с единственной мыслью, что ни жизнь моя, ни смерть не оказались напрасными. Что, даже если бы меня всё-таки спросили, готова ли я на такую замену – добровольно отдала бы оставшиеся годы за возможность стать проводником, помочь этому мальчику найти дорогу к родителям. И, наверное, это было понятно, раз не спросили.
Скорлупа, вдруг, раскололась, разлетелась на осколки, погружая меня в неведомое ничто.
Очнулась совсем в ином настроении. Было так хорошо и совсем не страшно. Сон помнился до каждой мельчайшей детали. Согревал так, словно всё это случилось наяву. Даже пальцы ещё, казалось, хранили тепло детской ладони.
Только голова всё-таки немного