Неизбежное. 10 историй борьбы за справедливость в России. Брячеслав Галимов
как мы разобрались с причинами и следствиями войны? Но вы обязаны спросить меня: «Зачем вы тогда дрались? Почему вы добровольно шли на войну и не жалели в ней своих жизней?»
– Да, спрошу, – сказала Екатерина Дмитриевна.
– Я вам отвечу: романтизм. Мы все были во власти его идей. Россия была для нас в полном смысле романтическим понятием: мы искали какую-то особую её сущность, мы видели проявление каких-то высших особенных сил в её истории, мы романтизировали самую русскую жизнь, не желая замечать её безобразий. Ну и конечно, нас жгло оскорблённое национальное чувство: как посмели французы вторгнуться в наши пределы? Разве Россия – не великая держава, разве не держала она в страхе всю Европу совсем недавно?
О, эти великодержавные настроения, – сколько бед они принесли нам и ещё принесут в будущем! Казалось бы, так просто понять, что величия нет и не может быть там, где есть несправедливость, угнетение и произвол, но как мало людей понимают это.
– Я согласна с вами! – воскликнула Екатерина Дмитриевна. – Поверьте, я понимаю вас и сочувствую вашим мыслям.
– Я снова благодарю вас, – поклонился Чаадаев. – На сегодня мне осталось рассказать вам о своём участии в войне; волею судьбы я был почти во всех знаменитых битвах. Наш Семёновский полк вместе с другими гвардейскими полками выступил из Петербурга в марте двенадцатого года, за три месяца до вторжения Наполеона, – это доказывает, что оно не было неожиданным для нас.
Примечательно, что в то время, когда Александр Павлович стягивал войска к границе, Наполеон всё ещё не терял надежды договориться с ним, однако наш государь будто специально подталкивал его к войне. Кому-то было очень нужно, чтобы Россия и Франция начали эту войну, – многие поговаривали всё о той же «коварной руке Англии», в доказательство они приводили свидетельства вопиющей бестолковщины в нашей армии и общей неподготовленности России к войне. Мы будто собирались воевать с каким-то заурядным генералом, а не с великим Наполеоном, покорившим всю Европу. Военная реформа, проводившаяся у нас, шла кое-как и далеко не была закончена, численность наших войск значительно уступала французской.
Нечего говорить о порядках в армии французов и в нашей. Начну с того, что во французской армии солдат не били – каждому, кто поднял руку на солдата, грозил расстрел, – а у нас их избивали нещадно: зуботычины и оплеухи вообще не считались за грех, – бывало, что солдатам за незначительные проступки выбивали зубы и портили барабанные перепонки. Но это было мелочью по сравнению с поркой шпицрутенами и шомполами, когда провинившегося прогоняли сквозь строй и давали по тысяче ударов. После такого наказания кожа на спине висела лохмотьями, – недели две-три и более несчастный должен был отлёживаться в лазарете, а те, кто были слабее, умирали.
Во французской армии каждый рядовой мог со временем стать офицером, генералом и даже маршалом; существовала особая система продвижения отличившихся по службе: офицер не мог получить