Водолаз Коновалов и его космос. Ксения Полозова
ту минуту Коновалов не принимал никаких решений. Просто схватил рыдающую женщину за плечи и твердо спросил: «Где он может быть?»
Пробираясь в густом синтетическом дыму в детскую, подумал, что напрасно полез, что шансов найти ребенка в этом аду у него нет и лучше было дождаться пожарных. Но тут наткнулся на что-то колючее, еще не тронутое огнем. Перед ним стояла новогодняя елка, чтоб ее. Вдруг маленькая рука ухватила его за голую щиколотку.
Но того мальчика спас водолаз Коновалов, которого больше не существовало. А тому Коновалову, который стоял на берегу озера и слушал женские вопли и рев моторки за зарослями камыша, не найти было бы в горящем доме маленького мальчика, нечего и пытаться. Он и не пытался. Теперь это была не его работа.
Юрий не стал дожидаться возвращения бывших коллег, развернулся и пошел по ухабистой дороге в сторону шоссе.
– Костя! Костя! – Ветер швырнул ему вдогонку женский плач. Коновалов надел наушники и включил радио на полную громкость.
Он не помнил, как проснулся, как выпил кофе, как сел в такси. Моросил мелкий утренний дождик, и Коновалов задремал, прислонившись лбом к холодному стеклу. Проснулся оттого, что водитель окрикнул его. Поблагодарил, взял сумку, направился к входу. У больших стеклянных дверей стояла Марина, идеально накрашенная, с неизменной укладкой, в коротком белом платье с гигантским розовым чемоданом.
– Ты что тут делаешь? – изумленно спросил Коновалов тем голосом, который у него был до ожога.
– Привет. – Она обхватила его двумя рукам и прижала свои губы к его лицу. От нее омерзительно пахло табаком. Похоже, она снова начала курить. – Я подумала, зря я так с тобой. Все-таки мы муж и жена… Пока смерть не разлучит нас, помнишь?
– Марина, мы разведены. Загляни в паспорт, там все написано, – удивительно, что голос вернулся. Юра привычно прокашлялся, но в этом не было необходимости, голос был точно такой, как до пожара – ясный и чистый – никакой хрипоты. До ожога ему было все равно, как он звучал – голос как голос, не шепелявит, не картавит, не визжит. Когда он впервые заговорил, еще в больнице, испугался. Голос стал низким, глухим и сиплым, как при ангине. После долгого молчания он выходил из Коновалова как из воздушного шарика, с едким свистом. Первое время говорить было больно, поэтому Юра разговаривал редко. А когда связки зажили, молчал по привычке и еще потому, что говорить этим чужим хриплым баритоном ему не хотелось.
И вдруг голос вернулся, и вернулась Марина. Вместе вернулись, как сговорились. Оказалось, что его старый тембр, по которому он так скучал, ему вовсе не нравится. Слова, произнесенные этим голосом, казались незначительными. Даже мощное «Мы» было похоже на мышиное попискивание.
Маринин голос тоже оказался неосновательным, пресным, словно недоделанным. Оказалось, что она гнусавит, и с интонациями у нее слабовато. Юре захотелось прогнать бывшую жену, чтобы в его уши не влетали ее вялые скучные предложения. Предлагала Марина следующее:
– Юра, я совершила ошибку! Пожалуйста, давай начнем все сначала, как