Непокорная для Бешеного. Диана Билык
в попытке поймать сеть. И когда мобильный так удачно скользнул в мою сторону, накрыл ладонью экран, потушил его и притих за деревом. Я ждал, что Варя будет ползать по грязи и, раздирая колени, искать телефон, но она вдруг прижалась спиной к дереву и тихо заплакала.
Театральщина.
– Набегалась? – От злости ковырнуло старую рану. Ангелина тоже плакала, когда Лютый её украл, когда заставил изображать свою невесту. И самое интересное, что на меня стерва Кирсанова никогда не смотрела, а ему, ублюдку, который, по сути, взял силой, всё простила. Но я не простил – ни смерть Милы, ни обвинение. Предатель!
И эта сука, что сейчас таращится на меня, будто в её глазах развернулось море, – его кровь. И эта мразь будет со мной столько, сколько захочу – месть началась.
Раздавил в руке мобильный и, выбросив ошмётки в кусты, пошёл на девушку, будто свирепый гризли. Дёрнул её за шиворот вверх, скрутил руки перед животом и, не обращая внимания на визги и сопротивление, ударил губами по губам. Да, именно так. Не впился, не прижался, а ударил. Так сильно, что под веками засверкало. Язык запекло от жажды, скулы свело от удовольствия. Я погружался в горячую влагу, распалялся ещё сильнее и готов был пойти до конца, хотя всё планировал иначе. Сучка! Перепутала все планы.
Трахая её рот, толкнул к дереву сильнее. Она завыла как раненая кошка, дёрнулась, но я пресёк. Зажал сильнее, запрокинул руки вверх. Девушка запищала, вибрируя мне в губы, запротестовала, будто рыба, попавшаяся в сети. Сцепив её кисти одной ладонью, буквально пригвоздил собой к стволу и продолжал таранить языком, выпивая и глотая её страх. Вку-у-сный, све-е-жий, сочный.
Неожиданно справа по щеке хлестнула ветка. Похрен – лишний шрам не сделает меня хуже, чем я есть.
В брюках стало невыносимо тесно, заныло между ног, в голове помутилось. Я эту породистую кобылу хочу сейчас, и она не понимает, что своими выпендронами делает только хуже – приближает то, что и так неизбежно.
Оторвавшись от искусанных губ и всмотревшись в широко распахнутые глаза, я тихо и медленно произнёс:
– Ещё раз выкинь подобное, выебу так, что ходить не сможешь. – Дёрнул юбку вверх, рванул мешающие колготки и прижал руку к её горячей норке. Под кружевом чувствовалась приятная влага. – Усекла, сука? Я не играю с тобой, вбей это в свою башку. – Отодвинул бельё и провёл пальцами по напряжённому бугорку. – Если не тупая и хочешь жить – веди себя смирно.
Она захлебнулась рыданиями, глаза расширились так, что девушка стала похожа на куклу. Пролепетала лишь:
– Не надо. Я… не хочу!
– Какого хрена тогда смоталась? Я же сказал: сидеть на месте! Ты моя! Услышала? Ты – моя! – Надавил пальцами, потеребил, приблизился к её губам и лизнул уголок. – Моя игрушка. Не слышу, кто ты? – Чуть толкнул палец, но остался на краю, не вводил. Чуть глубже – сойду с ума и не смогу остановиться.
Она побелела, как стена в тюремной камере. Губы приобрели синеватый оттенок, но шевельнулись, выдав едва слышное:
– Игрушка?
Баба как баба. Красивая. Ухоженная. Ничего особенного. Ничего