Цефеиды. Андромеда. Ханна Ким
я такой же, Мингю думает. Усмехается этой мысли и прикрывает глаза. Зачем тебе комета, зачем все звезды, вместе взятые, если есть Солнце, да? И оно не в сотнях световых миль от, оно не появляется на небе раз в столетие, оно рядом совсем. Светит на тебя, пытается лучами дотронуться. А ты – ты гонишься за несбыточным, что мажет кровью мертвых звезд по ладоням.
Дверь позади скрипит надрывно громко, и Мингю вздрагивает. Оборачивается, видит Чонхо. Тот стоит на пороге комнаты, держась обеими руками за концы полотенца, что висит на его плечах. Стоит, молчит и смотрит во все глаза, в которых вихрь закручивается, целый шторм в шаге от того, чтобы обрушиться. Мингю опускает руку; бумага шуршит, задевая штаны.
Надо сказать что-нибудь. Надо попытаться объяснить, почему влез без спроса. Почему вдруг решил, что имеет право знать. Надо, но Мингю молчит тоже, совершенно не видя шторма в чужих глазах – он сквозь него проходит, Мингю не чувствует его. У него как-то пусто совсем внутри, и лишь надсадным и тупым в голове: «Идиот, идиот, идиот».
И больно. Очень. Опять. Потому что Солнце и кровь далеких звезд бурыми мазками по коже.
– Ты… – Чонхо стягивает полотенце с плеч, отворачивает голову. – Ты не…
– Не должен был? Не имел права? Ты это хочешь сказать? – Мингю опускает взгляд на письмо, которое все еще держит в руке; усмехается, позволяя горечи осесть в уголках губ. – В любом случае ты прав. Не должен был и не имею права. – Он поднимает с кровати конверт и аккуратно засовывает в него сложенный лист бумаги. – Я бы хотел извиниться, но не могу, потому что я не сожалею. Хорошо, что я узнал, потому что теперь…
– Что? Что теперь? – Чонхо швыряет полотенце прямо на рабочий стол, чуть не снося по пути настольную лампу. – Ты снова сделал дохуя умные выводы, даже не удосужившись разобраться сначала?
– А в чем здесь разбираться? У меня нет к тебе вопросов. – Мингю возвращает конверт на кровать, смотрит куда угодно, но только не на Чонхо. – К тому же меня это все не касается, – он прилагает слишком много усилий, чтобы заставить себя взглянуть в глаза напротив, – но зато касается тебя. Знаешь, все это время я думал, как же так. Почему такому, как ты, нужен такой, как я. Я ведь совершенно не тот человек, в котором можно нуждаться.
– Это не тебе решать, кто должен в тебе нуждаться, а кто нет.
– Может, и не мне. Но я понимаю, что все это бессмысленно.
– Да что «это», блядь? Господи, как же ты… – Чонхо накрывает ладонью глаза и шумно выдыхает.
Мингю понимает – видит, – что тот в одном шаге от того, чтобы начать орать и швырять в него какие-нибудь вещи. Понимает и даже не отрицает про себя тот факт, что в этом лишь его вина. Всегда только его.
– «Это» значит «цепляться за мимолетные мгновения», в то время как есть человек, который тебя любит, и он куда ближе, чем я. И ты любишь его тоже. Наверное. Пожалуй, я не хочу знать. – Мингю отводит взгляд, до боли кусая щеку изнутри. – Все это время ты пытался что? Заткнуть в себе дыру другим человеком? Я совершенно не гожусь для такого.
Лицо Чонхо разом теряет