Цефеиды. Андромеда. Ханна Ким
могу тебе врать.
Чонхо на взгляд его отвечает, но вроде бы и нет – смотрит сквозь, вглубь куда-то, но не Мингю, а себя самого. И там словно пусто все еще, чего быть не должно. А у Мингю – у него в этот самый момент внутри целый океан. Необъятный, как вся эта боль, соленый, как слезы непролитые. У него, черт возьми, взрывом гремит сверхновая на месте сердца, которой бы самое время черной дырой стать, в которой сгинут и боль необъятная, и слезы соленые. А еще – двадцать пять лет до.
Мингю кладет телефон на покрывало позади себя, опирается одним коленом о кровать и тянется вперед. Обхватывает ладонью чужой затылок и прижимается с такой силой, словно хочет поделиться взрывом внутри. Понимает вдруг спустя мгновение, что с Чонхо делиться не нужно – у того и так горит все внутри, а сам Мингю – спичка, из-за которой начался этот пожар.
Его хватают за ворот рубашки, тянут на себя, обнимают обеими руками. И чувство такое, словно ты сейчас не то на части рассыплешься, не то наконец-то целым станешь.
Чонхо отстраняется, заглядывает Мингю в глаза, смотрит долгие несколько секунд, склоняет голову и шумно выдыхает. А Мингю берет его руки в свои и смотрит в потолок. У него под пальцами на чужом запястье пульсом бьется смысл жизни. Быстро-быстро. Торопится быть услышанным. Торопится стать смыслом на двоих.
Осознание неизбежного, которое он пытался игнорировать, окончательно топит его в себе.
– Когда я слышу, как бьется твое сердце, мне хочется жить, – тихо говорит Чонхо, а у Мингю это самое сердце попросту останавливается.
(Это неправильно.)
Он все еще смотрит в потолок, все еще сжимает чужие запястья. Чувствует, как один смысл перекрывает другой, а внутри – начинается война, которую не переживет никто.
Чонхо поднимает голову в попытке рассмотреть выражение его лица, но Мингю застывает, боясь даже моргнуть. Чувства сочатся через невскрытые раны, мажут мутно-красным по светлой коже, скребутся по артериям. У него на языке – лишь глупые буквы, которые складываются в слова, которые должны были помереть задолго до.
– Мингю.
Он смаргивает пелену перед глазами и переводит взгляд на Чонхо. У того на лице – искренний испуг, который болезненно сильно контрастирует с тем самым, во имя чего внутри Мингю началась война. Но ведь никто не выживет, правда. Это чувство – тоже. Его не должно было быть.
Кто-то стучится в дверь, и Мингю приходит в себя с такой скоростью, с какой никогда не приходил, – отталкивает от себя Чонхо одним резким движением, сползает с кровати, на ходу приглаживая волосы. Не особо помогает.
В дверном проеме показывается голова Сонёля:
– У вас тут Нарния? Сначала один пропал, потом другой. – Он с любопытством переводит взгляд с Мингю на Чонхо. – Все нормально?
– Да. – На губах второго играет улыбка. – Пойдемте мангал из гаража вытащим, в холодильнике есть мясо.
Несмотря на утренние события и долгое отсутствие Чонхо, атмосфера не кажется странной. Со стороны. Потому что Мингю сидит будто на чертовых иголках и смотрит куда угодно, но никак не на хозяина дома, хотя