Мертвый невод Егора Лисицы. Лиза Лосева
он не видал? – Она, не слушая мужа, продолжала: – Беда с ним! Ведь приходится пару обуви покупать! А был бы на селе еще такой калека – вскладчину дешевле.
– Ну, бригадир, – оборвал ее Данила. – А куда деваться?
Как объяснил мне Турщ, артель, которую устраивали в Ряженом, имела сходство с парижскими коммунами. Имущество объединялось. А полученные от продажи рыбы деньги шли на общий счет и расходы. Рыбаков ставили в бригады по десять-двенадцать человек.
– Что, идут неохотно?
– Чего ж хотеть, когда, говорят, теперя все общее? Откуда ж моя лодка общая, когда ее мой отец строил?
Выпал удобный случай расспросить о нападениях на артель и порче сетей, но отвечал он неохотно, односложно. Мелькнула было мысль упомянуть Турща, что он, мол, обещал содействие артельных. Но ясно было, что здесь найдет, пожалуй, коса на камень.
– Рыбы тут много? Хватает? – я перевел на личное.
– Э, счас уж не то! Меньше стало. Раньше весло в рыбе застревало. По весне сбивали по-грязному икру со щуки, а то с сулы, с чикомаса[23]. Теперь – вот она выручает, – он подвинул мелкую рыбку в газете. – Таранька. Полузгай, она как подсолнухи. Только солоно. Бывает, когда разлив, так ею держимся. Кандер[24] на ей сварить, или в печку опять же можно заместо дров или ежели сырое все.
Гирлянды сухой рыбы висели под самой крышей.
– Дымит, верно, отчаянно?
– Известно, зато нечисть отпугивает. А и мышей. – Марина присела к столу. Тонкие смуглые пальцы ловко очищали мелкую рыбку.
Отхлебывая чай, я проглядывал сделанные за день заметки.
– Хочу еще раз на Гадючьем куте осмотреться.
– Это где нашли ее? – Хозяйка с любопытством наблюдала за тем, как я разбирал бумаги. Потянулась за наброском – берег, нос лодки.
Лодочник громыхнул стаканами, встал.
– Вы ее хорошо знали?
– К нам она касательств не имела. Разве только при учете рыбы… Спектаклю придумала в клубе, книжки носила. – Лодочник подвинул жену плечом, кивнул ей на посуду.
– Вы вот пишете да малюете. – Марина стряхивала крошки со стола, заворачивала рыбу. – Справно вам?
– Вполне.
– Может, свечку надо?
– Спасибо, я взял в лавке свечи и спички. – Я вспомнил, что хотел спросить. – Зачем в комнате зеркало над самой дверью? Высоко, лица не видать.
– Так это ж не для людей. Это для ангела-хранителя, – хозяйка удивилась вопросу. – А Австрияк, как вы, тоже малюет. И Любе, что там надо, все помогал. Он каплюненник, пьяница, – пояснила Марина. – Но добрый. Что попросишь – делает. Ох и страшный только, – она смешливо скривилась, – рожу мыши сгрызли.
– Вы же здешние места хорошо знаете. Как Люба могла на куту оказаться? – спросил я хозяина.
– А! Бис ее разберет. Там сейчас редко ходят. Пока казачья вода[25] была, холодная, море было чистое. А багмут задул, русская вода пошла и уже – багрецовая. Ну, рыбаки сети ставят сторонкой. Рази только с ерика, когда в море идут, так мимо. Да и об эту пору там много змей.
Лодочник говорил
Чикомас – местечковое название окуня.
Кандер – густой суп с пшеном, заправленный салом, маслом или сваренный на сухой рыбе.
Холодная казачья вода от таяния снегов – в марте. После вода теплее – с ней приходят туманы. –