Наследники земли. Ильдефонсо Фальконес
глазами и насладиться местью. Дольса того заслуживает, все погибшие евреи того заслуживают! Юноша с тревогой покосился на управляющего, как будто одно только сострадание к евреям могло его выдать.
Барселона кипела. Виселицы подготовили в нескольких важных точках, они высились как символы власти. Большинство виселиц стояли на своих постоянных местах, к ним добавили простые конструкции из двух вертикальных столбов и одной поперечины, но были и настоящие произведения строительного искусства – каменные, с круглой поперечиной, украшенные королевским и городским гербами. На постоянных виселицах часто оставляли болтаться трупы преступников – иногда до полного истлевания, даже если и приходилось вешать упавшие тела заново, иногда же до прихода королевского дозволения на похороны, однако ни одна казнь не обходилась без публики: чтобы горожане знали, что им грозит, и страшились королевского правосудия.
В тот день предстояло свершить правосудие над одиннадцатью мужчинами. Уго расстался с Ромеу и наблюдал, как вешают двух человек на площади Блат, скорей в тишине, чем под ликующие крики. Лысого Пса Уго не увидел. Еще до того, как перестал дергаться второй повешенный, Уго покинул площадь Блат и поспешил к замку викария: там тоже стояла виселица. Жоана Амата не было и там. Пареньку сказали, что на берегу тоже вешают, и он поспешил к морю по улице Мар… и тоже безрезультатно. Уго поднялся обратно по улице Мар, теперь он направился к воротам Орбс, где висел еще один преступник. Это был не Жоан Амат. Потом Уго побывал и на площади Санта-Анна, и на Новой площади. Снова не те. Последний приговоренный висел на площади Сант-Жауме, у самого еврейского квартала.
– Нет! – вырвалось у юноши при виде пузатого мужичонки, которого после смерти, как, наверное, и при жизни, комично уродовали ноги – раскоряченные, дряблые, коротенькие и пухлые.
Среди казненных Лысого Пса не оказалось. Уго замотал головой. «Убийца», – повторял он, в его памяти горел взгляд Дольсы. «Я была счастлива!» Уго вспомнил ее последние слова, а потом нож Амата…
– Убийца! – выкрикнул он уже в полный голос.
– Не лезь на рожон, – шепнул кто-то у него за спиной.
– Да ты… – Уго резко обернулся.
Жусеф Крескас. Тот самый, кто говорил, что мисер Арнау спас ему жизнь, как и Саулу. На Жусефе больше не было темного плаща с капюшоном, не было и желтого еврейского круга.
– Ты не должен называть его убийцей, – предупредил меняла. – Тут многие тебя не поймут: люди и сейчас считают, что не следовало казнить тех, кто убивает евреев.
Юноша и старый меняла, не сговариваясь, окинули взглядом горожан, теснящихся на улицах Барселоны. Город превратился в гигантский эшафот и всенародный праздник.
– Я не его назвал убийцей, – шепотом признался Уго. – Хотя и он наверняка убивал. Я имел в виду Лысого… мясника по имени Жоан Амат, который перерезал горло…
Уго не мог продолжать, его душили слезы.
– В тюрьме викария сидят еще одиннадцать злодеев –