Эвмесвиль. Эрнст Юнгер
именно те ночи, когда гости засиживаются и много пьют.
Иногда проходит целая неделя, прежде чем я занимаю свое место в баре. Сказочная жизнь, мечта бездельника – во всяком случае, для большинства, а для меня тем паче, поскольку доставляет мне духовное наслаждение.
«Черт попутал да накосячил». Так говорит мой братец, который вслед за родителем считает, что я занимаюсь делом, недостойным доцента. По его мнению, я прислуживаю тирану в его удовольствиях, а значит, поддерживаю его притеснения. «Этот тип стреляет в народ, причем без всякой необходимости. Старик Иосия переворачивается в гробу».
Милый братец забывает, что я уже несколько раз отводил от них с отцом неприятности, когда они отваживались высунуть нос из уютной норки лицемерия. И что такое «накосячил» во времена, когда любое движение идет вкривь да вкось? Мы играем на крапленых досках. Когда бонзы Кондора – а в этом я ни минуты не сомневаюсь – в один прекрасный день его свергнут, весь Эвмесвиль будет праздновать “liberazione”[30], сиречь переход от явного насилия к анонимному. Солдаты и демагоги издавна сменяют друг друга на политической сцене.
Хотя я не устаю изучать все это в люминаре, мне кажется, что нашей науке так до сих пор и не удалось четко разграничить типы тиранов, деспотов и демагогов. Понятия перетекают друг в друга, и разделить их трудно, ведь все они глубоко укоренены в человеческой природе и весьма переменчивы от индивида к индивиду. На практике поэтому с восторгом приветствуют каждого, кто «захватывает власть».
Человек рождается на свет насильником, которого укрощает окружающий мир. Если же ему все-таки удается сбросить путы, он может рассчитывать на аплодисменты, ведь каждый тотчас узнает в нем себя. Глубоко въевшиеся в плоть, погребенные в ней мечты становятся реальностью. Необузданность бросает свет волшебства даже на преступление, каковое отнюдь не случайно составляет главную часть эвмесвильских развлечений. Мне, анарху, не лишенному права на участие, но свободному от него, это понятно. Свобода имеет широчайший диапазон и больше граней, чем бриллиант.
Эту часть моих штудий я провел специально, чтобы полностью представить себе физический и моральный облик Кондора. В люминаре я просмотрел целую гамму таких типов, а также эпохи, когда их число увеличивалось: греческие и в особенности сицилийские города, малоазийские сатрапии, поздние римские и византийские империи, города-государства Возрождения, в том числе и, по заданию Виго, неоднократно изучал взятие Флоренции и Венеции, далее следовали очень короткие и кровавые бунты охлоса, ночи топоров и длинных ножей, и, наконец, длительные диктатуры пролетариата с их множественными подоплеками и оттенками.
Дни и ночи, проведенные в люминаре, ведут в лабиринт, где я боюсь заблудиться; ведь жизнь так коротка. Но сколь безмерно растягиваются времена и эпохи, когда входишь в них через узкую калитку. Сущее колдовство, тут мне не нужны наркотики; да, пожалуй, не нужен и бокал, который я сейчас держу в руке.
Возьмем,
Освобождение (