Живой Есенин. Антология
из какого сора // Растут стихи, не ведая стыда» – вполне могли бы послужить эпиграфом к «Роману без вранья».
Имя Ивана Грузинова (1893–1942) сегодня известно только узкому кругу специалистов, а в начале 1920-х годов он входил в пятерку лидеров «Ордена имажинистов». Книгочей, вдумчивый и строгий, он с неподдельной серьезностью относился к проблеме обновленного поэтического слова, его видели в роли главного теоретика имажинизма. Тихий, спокойный, мягкий, он был верным другом и надежным товарищем. С Есениным они подолгу обсуждали новые стихи, вели теоретические споры. Как никто другой знал Грузинов литературные пристрастия и предпочтения Есенина, его поэтическое мировоззрение. Два мемуарных очерка Грузинова, созданных им в 1926–1927 годах, напоминают альбомы любительских фотографий, отснятых на профессиональную камеру. Нарочитая фрагментарность как бы вырванных из дневника страниц рисует образ поэта резкими штрихами, остро и нервно; она чутко передает напряжение есенинской души в 1920-е годы, его отчаянный поиск своего пути, творческую неутомимость и готовность к риску. Несмотря на небольшой объем, воспоминания Грузинова содержат исключительно много информации – очевидца и участника.
Группа имажинистов, которую возглавляли Есенин и Мариенгоф, включала в себя поэтов разного поэтического масштаба и опыта, в то же время каждый из них претендовал на эстетическую самостоятельность и новаторство. Объединял их пафос жизнеутверждения и социального оптимизма. Все были молоды и честолюбивы, в революции видели свою будущность, искали в ней оправдание собственных творческих поисков, энергично осваивали культурное пространство новой России. Одним из самых энергичных участников группы был Матвей Ройзман (1896–1973), получивший образование в Коммерческом училище и потому отряженный сотоварищами на ведение организационно-хозяйственных вопросов. Ройзман знал жизнь имажинистов с «самой интимной» стороны – со стороны денег. Конечно, и он был поэтом – остро чувствовал красоту поэтического слова, терзался муками творчества, испытывал восторг вдохновения. Но навыками бухучета не брезговал. В итоге у него собрался уникальный архив, а сам он стал обладателем совершенно эксклюзивной информации. Когда, спустя сорок лет, Ройзман принялся за воспоминания, он постарался написать их с максимальной достоверностью, опираясь на документы и перепроверяя каждый факт. Ройзман учел опыт Мариенгофа и свой текст назвал более осторожно – «Все, что помню о Есенине». Его книга, может быть, не столь выразительна и образна, но по-своему красочна и эмоциональна, богата многочисленными деталями и характерными эпизодами, словами и репликами Есенина, восстановленными по дневниковым записям. Ройзман, как и Мариенгоф, влюблен в Есенина и поэтому дорожит каждой чертой его личности, стараясь донести ее до потомков без прикрас и искажения. Хотя взгляд снизу вверх порой все же дает о себе знать. Но и этот взгляд – объективная неизбежность.
«Большое видится на расстоянии…»
Прошло