Оранжерея. Чарльз Стросс
чем у всех мужчин здесь. Он подходит к трибуне и мерзко кряхтит, чтобы привлечь внимание.
– Привет всем. Я рад, что вы согласились прийти на мою небольшую вводную речь. Хочу извиниться за то, что заставил вас прийти лично, но наш исследовательский проект выполняется в условиях строгой согласованности, поэтому мы сообразили, что не должны выходить за рамки функциональных параметров смоделированного общества. В нем бы всё устроили именно как личную встречу, так что… не могли бы вы сесть?
Чтобы занять все места, нужно время. Я приземляюсь в первом ряду между Большим Парнем и женщиной с бледной веснушчатой кожей и рыжими волосами, совсем как у Линн, но в кремовой блузке, темно-сером жакете и юбке. Я не понимаю стиля – он вертикально несбалансированный и, честно говоря, слегка чудаковатый. Однако мало чем отличается от того, что мне дали надеть, поэтому, наверное, соответствует реалиям эпохи. Неужели так сильно изменилось наше чувство эстетики, задаюсь я вопросом.
– Я доктор-майор Фиоре, – начинает речь тип на трибуне. – Вместе с профессором-полковником Юрдоном я разработал протокол нашего эксперимента и нахожусь здесь, чтобы объяснить вам, чего мы пытаемся достичь, хотя не ждите от меня разъяснений по вопросам, которые могут повлиять на ваше поведение в экспериментальной среде. Рассчитываю на понимание. – Он улыбается, будто только что пошутил. – Итак, первые темные века. – Когда он собирается изречь что-то, кажущееся ему важным, выпячивает грудь и делает глубокий вдох. – Первые темные века длились около трех гигасекунд, по сравнению с семью гигасекундами, ушедшими на Войну Правок. Но в перспективе они заняли почти половину эры Техноускорения, так называемый конец двадцатого – начало двадцать первого века по исторической хроношкале. Если мы проследим исторические записи от дотехнологической эры до первого темного века, то обнаружим, что наблюдаем за людьми, которые жили как обезьяны с технологической поддержкой. Этакие нетипично умные приматы со сложными механическими инструментами, но в основном не изменившиеся с момента появления вида. Затем, когда мы смотрим на тех, кто вышел из первого темного века, обнаруживаем, что наблюдаем за людьми, похожими на нас, поскольку мы живем в современную эпоху – эру эмоциональных машин, как назвал ее один шаман темного века. В исторических записях есть пробел, который переходит прямо от угольных чернил на спрессованных из древесины листах к алмазным процессорам, и где-то в этом промежутке затерялся генезис постчеловеческого состояния.
Большой Парень что-то бормочет себе под нос. Мне требуется мгновение, чтобы прочесть по губам: экий напыщенный болван. Я подавляю смешок – все-таки болван, может, и напыщенный, но следующую десятую долю гигасекунды мое будущее окажется в его руках. Сто́ит послушать, что он там говорит.
– Мы знаем, почему наступил темный век, – продолжает Фиоре. – Наши предки позволили своим архитектурам хранения и обработки данных бесконтрольно распространяться, а они, как