Мы над собой не властны. Мэтью Томас
с сигаретой, неподвижно глядя в пространство. Эйлин осторожно пристроила голову к матери на колени и так замерла. Она смотрела, как струйка дыма выходит из бледных губ и как растет столбик пепла на кончике сигареты. У мамы была все такая же гладкая фарфоровая кожа, если не считать новых морщинок у рта и нескольких красноватых прожилок на щеках. И губы все такие же яркие. Только зубы чуточку потемнели.
– Почему ты меня не обнимаешь и не целуешь, как мамы в телевизоре?
Эйлин ждала резкого ответа, но мать молча раздавила окурок в пепельнице и тут же закурила другую сигарету.
Наконец после долгого молчания мама сказала:
– А ты не слишком взрослая для таких нежностей?
Помолчав еще немного, она встала, отодвинув Эйлин в сторону, налила себе вина в высокий стакан и снова села на место.
– Я не такая, как твой отец, – заговорила она. – Я рвалась уехать с фермы, дождаться не могла. Помню, когда собирала вещи, папа сказал маме: «Дейдре, не удерживай ее, пусть едет. Ну какая здесь жизнь для молоденькой девушки?» Мне было восемнадцать. Я думала, что меня ждет сказочная страна, а оказалось – место прислуги на Лонг-Айленде. Ездила на работу и с работы в час пик. Час пик… Ты и не знаешь, наверное, что это значит.
Время от времени мама пускалась в такие вот монологи, с пьяным и злым красноречием. Эйлин тихо сидела и слушала.
– Я воображала, что живу в тех домах, где приходилось убираться. Никто не хотел мыть окна, самая тяжелая работа, а мне нравилось. Можно смотреть сверху на газоны. Ровненькие, без единого камешка. И еще теннисные корты. Травинка к травинке, и хоть бы прутик один не на месте. Как это называется… усмиренный хаос. Мне нравились дюны, где гуляет вольный ветер, волны с барашками пены, парусные лодки у причала. А когда протирала стекла снаружи, я любовалась женщинами, которые лежат себе на диване, точно кошки, налакавшиеся сливок. Я их не винила за безделье. Была бы я на их месте, целый день валялась бы, подпершись, пока не придет время… – она томно повела пальчиком, напомнив этим жестом костлявую Смерть с косой, – снова укладываться на шелковые простыни.
– Приятно, наверное, – отозвалась Эйлин.
Мать ответила не сразу – прошло несколько секунд, пока слова проникли в ее сознание.
– Приятно – совсем не то слово! – сказала она резко. – Это было… волшебно, вот!
Незадолго до Рождества мама велела Эйлин приехать к «Лофту», ближе к концу ее смены. Мама стояла за прилавком, такая спокойная и собранная, – ни за что не догадаешься, что она постоянно выпивает. Эйлин обошла весь магазин, потрясенная роскошью разноцветной глазури, конфет и тортов ручной работы.
Когда смена закончилась, мама дала Эйлин коробку трюфелей и повела ее на Пятую авеню, а там – до пересечения с Тридцать девятой улицей. Они остановились перед витриной «Лорда и Тейлора» – Эйлин раньше видела ее только на снимках в газете. Декорации в витрине – уютные камины и миниатюрная мебель с шелковой обивкой – вызывали