По моему хотению. Леонид Амстиславский
продолжил:
– Вы расскажете мне все откровенно о совершенном преступлении, а я, со своей стороны, обещаю вам быстрое и объективное разбирательство. И минимум срока…
– А минимум – это сколько?
– Минимум – десять, максимум – пятнадцать. Но и это не предел… При активной помощи следствию, раскаянии и т. п. можно будет ходатайствовать о сроке ниже низшего предела… Можно пятью-шестью годами отделаться… Это при должном поведении и взаимопонимании, – добавил Перцев, – а в лучшем случае…
– А может быть еще и худший? – заинтересованно спросил Грутов.
– Разумеется. Всякие отягчающие вину обстоятельства, дополнительные статьи, например, наркотики, незарегистрированное оружие. Да мало ли что еще можно накрутить! Все, – усмехнулся он, – в наших руках. Поэтому предлагаю как полковник полковнику. Честно, откровенно и, главное, быстро покончить со всем этим делом.
– Мы разные полковники! Вы – юстиция, это – чисто формальное звание, а я – Армия, это – вес!
– Ничего, сочтемся славою, – обиделся на такое разграничение Перцев. И еще раз спросил: «Так что, будем протоколировать?»
– Если знаете что писать – пишите. Я лично ничего подписывать не собираясь! – Грутов с вызовом посмотрел на следователя.
– Ну, смотри, Грутов! – с угрозой произнес Перцев уже на «ты». Видимо, лимит показной вежливости он уже исчерпал. – Если мне передадут твое дело, я тебя очень быстро и очень надолго упакую!
– Упаковки не хватит! – в том же тоне огрызнулся Грутов.
На том и расстались.
Заканчивались первые сутки…
В камере Грутов оказался пятым. С трудом, – боль в груди от сломанных ребер давала о себе знать, – он улегся на грязный, в подозрительных бурых пятнах тюфяк. Извинился перед сокамерниками за молчание и за отказ «чифирнуть». Покрутился с боку на бок, с трудом нашел менее болезненное положение и погрузился в мысли. Лежал, почти не вставая. Сокамерники пару раз пригласили его поесть, разделить, что осталось еще, в наполовину разворованных «вертухаями» передачах из дому.
Грутов отказывался, пил только воду, иногда – чай, который в обжигающей губы металлической кружке заваривали ему сокамерники. Его не расспрашивали, понимая, что ему плохо, и из уважения к возрасту. Грутова это удивляло и радовало, давало возможность не отвлекаться от собственных мыслей.
Честное слово, все произошло непроизвольно. Ну… почти непроизвольно…
Я и не мыслил оказывать на нее никакого давления. Это я потом осознал, что не могу не оказывать давления. Что это происходит как бы автоматически. Мои желания и эмоции «транслируются» либо адресно – тому, на кого эти эмоции направлены, либо просто «уходят в эфир», действуя на всех, кто подвернулся на пути. Может, и не совсем понятно, но точнее объяснить не могу. Сам еще не полностью разобрался с механизмом воздействия своих способностей на окружающих.
Когда я отбивался от того ублюдка, который напал на меня, я осмысленно хотел его напугать. И я его напугал.
Когда на пляже