Часы судного дня. Павел Сергеевич Иевлев
в лучах на фоне безбрежного горизонта. Это было настолько фантастически, запредельно красиво, что даже ее не вполне приличная форма терялась. Это само по себе стоило всех волнений и напрягов. В такой красоте только и нужно жить. Жена и Мелкая замерли, не веря своим глазам и только дочка сказала тихонько:
– Море… Папа, это же море…
– Да, милая. Оно целиком твоё, – ответил я ей.
– А как оно называется? – немедля спросила дочь.
– Уже никак, наверное… – растерялся я. – Сама назови. Пусть будет Машкино море, например. «Машкеан».
– Нет, – серьёзно возразила Мелкая, – так нельзя. Оно такое большое, а я такая маленькая. Я его немножко даже боюсь… Ой, а кто это бежит?
Твою дивизию! Точно, от дома суматошной рысцой ломилась к нам Криспи. «Угомона на неё нет», – как говаривала во времена оны моя прабабушка. Я торопливо вылез из машины, предусмотрительно шагнул навстречу и успел-таки подхватить, не дав грохнуться на колени в двусмысленной позе. Так что Криспи обняла меня за грудь и к ней же головой припала, бормоча радостно: «Да! Да! Да!»
– Чего она «дакает»? – спросила сзади жена.
– Радуется так, – пояснил я. – Благодарит, что не бросил и вернулся. Слов-то других не знает, я до вчера вообще думал, что немая…
Криспи резко смолкла, отстранилась и уставилась на жену. Ну, что-то сейчас будет…
– Да? – произнесла она вопросительно.
– Ещё какое «да», – подтвердил я. – Ты себе даже не представляешь.
Она подошла к Ленке вплотную и пристально посмотрела ей в лицо – жена у меня невысокая, но Криспи вообще мелочь, так что немного снизу. Я слегка напрягся, готовый её перехватить если что – чёрт угадает, что вдруг в башке перемкнёт. Криспи медленно протянула руку и потрогала её волосы – рыжие, дивного оттенка лакированной меди. Понимаю, сам бы трогал и трогал красоту такую.
Жена не отшатнулась, не дёрнулась, только сказала тихо:
– Бедная девочка…
– Кто эта тётя? – деловито поинтересовалась Мелкая. – Как её зовут?
У неё как раз свойственный детям период актуализации мира, она познает его в названиях и именах, раскладывая в своей голове по полочкам.
Криспи замерла. Машка сущий ангелочек небесный – тонкая-звонкая, в роскошных белых кудряшках и голубых глазах. Я иной раз сам смотрел на неё с замиранием сердца – ну за что мне красоту такую выдали? Я ж вообще недостоин ни разу. И в розовом всем. У неё розовый период, и никаких иных цветов в одежде не допускается под страхом горьких девочковых рыданий, от которых осыплется тёмной пылью даже самое каменное сердце.
– Тётю зовут Криспи, – пояснил я.
– Привет, Криспи, – сказала Мелкая.
Криспи опустилась перед ней на колени и замерла заворожённо. Протянула было руку – отдёрнула. Снова протянула и осторожно, кончиками пальцев потрогала белый тонкий локон. Отдёрнула. Снова протянула – уже к платью и аккуратно погладила розовый кружевной подол.
– Пап,