Клуб «Вечное перо». Мария Фомальгаут
в клубе, казалось мне сном – так что, подходя к крыльцу, я вообще сомневался, пустят ли меня туда, в обитель муз. Однако же, как только я вошел в прихожую, как меня подхватил под руку Pадов и потащил в зал. Меня ждали: помню, что когда я вошел в зал и поднял глаза на фотографию на стене, передо мною сами собой заплясали строчки…
– Мистер Kендалл? – Амассиан с тревогой посмотрел на меня.
– Вы готовы, мистер Kендалл? – спросил Гаддам.
– К чему? – насторожился я, впервые за все время пребывания здесь предчувствуя что-то недоброе.
– Все в порядке, – расторопный Pадов подтолкнул меня к креслу, – он готов.
Я сел в кресло: вопреки моим ожиданиям меня посвящал не Амассиан, а Гаддам, который встал передо мною, высокий, суровый, и положил руки мне на плечи: мне казалось, что его ладони были холодны, как лед, и даже сквозь пиджак я чувствовал это.
– Повторяйте, – нетерпеливо шепнул он мне, – я, Джеймс Дэвид Kендалл…
– Я, Джеймс Дэвид Kендалл… – начал я.
– Готов продолжать дело моего предшественника…
– Готов продолжать дело моего предшественника…
– Продлевая его великое наследие…
– Продлевая его великое наследие…
– И творить во славу Гарольда Pодуэлла!
Я повторил последние слова, и Гаддам сильнее сжал мои плечи, стиснул так, словно хотел ухватиться за что-то, падая в невидимую бездну. В первую минуту я подумал, что мне показалось, но в серых стальных глазах Гаддама действительно заплясали тусклые красноватые огоньки, как будто в черепе его вспыхнуло пламя. Черты лица стоящего передо мною человека словно бы изменились, я чувствовал, что на меня уже смотрит не Гаддам, а кто-то другой, и его быстрый, внимательный взгляд сверлит мою душу. Краем глаза я заметил, как сидящий поодаль Pадов резко побледнел и спрятал голову в ладонях, словно не хотел видеть того, что произойдет со мною.
А со мною и вправду происходило что-то странное: я чувствовал, KOHTAKT с чем-то находящимся здесь же вне меня, вокруг меня, внутри меня. Голос Гаддама… Впрочем, это был уже не его голос, это говорил уже совершенно другой человек.
– Пусть вы будете… помощником Pодуэлла, – и он совершенно непринужденно добавил слова, явно не относящиеся к ритуалу, – из вас выйдет неплохой писатель.
Глаза Гаддама погасли, он буквально упал в закачавшееся кресло, тяжело дыша: руки его мелко дрожали, что никак не вязалось с обликом холодного и спокойного писателя-удачника.
– Вот и все, – заключил Амассиан, глядя, как Pадов наконец-то отталкивает руки от лица, – поздравляю вас, мистер Kендалл.
Он приблизился к огромному столу и, чиркнув спичкой, зажег свечи. В комнате от этого светлее не стало, но Амассиан, казалось, был доволен своей работой.
– Не проще ли зажечь свет? – спросил я осторожно, – или того требует традиция?
– Конечно проще, – Амассиан хлопнул себя по лбу и щелкнул выключателем, – я все никак не могу привыкнуть к тому, что мы живем в двадцать первом веке,