Две Лии и Иаков. Книга 3. Алик Серебров

      Глава 1

      Пустая дорога. Пустые улицы. Пустой двор. Послеполуденное солнце, выжигающее всех не успевших или не сумевших спрятаться от его лучей. В открытые ворота подворья Лавана медленно втягивалась короткая цепочка едва передвигающихся существ. Живых, полуживых, изможденных – сейчас это не интересовало жестокого бога Шамаша, которому тоже не терпелось удалиться на покой с такого знакомого небосвода, под которым ничего не происходило, да и не могло происходить в это время.

      «Хватит уже. Сдерживал себя по повелению Создателя, когда неизвестно чем интересная всей троице невзрачная девчонка разбиралась со взрослыми важными мужчинами. Конечно все трое изволили наблюдать, куда же денутся верные друзья-приятели Бытие и Сознание от своего начальника.

      Непонятно только, кого Создатель оберегал: то ли ее, то ли зрителей. То ветерочком подует, то тучку подгонит, заслонит от лучей. А бывало, наоборот, разгонит, когда уж больно много их собирается и темнеет. Что он в ней нашел? Ну, два сознания в одном теле. Подумаешь, экая невидаль. Хотя, наверное, таки невидаль. Сам, небось, подшутить решил?

      Нужно будет у Сина спросить при встрече. Гоняешься за ним, (или за ней? Кто их поймет: то Луна, то Месяц) гоняешься, значит, а он ускользает. Или она убегает? Как ящерица – шмыг от меня в норку, и нет ее. А, может, это они за мной гонятся? Да какая, в конце концов, разница. Недолго ждать осталось. Лет двести – двести пятьдесят и пересечемся. Не забыть бы только спросить.

      Надоело. Пока не запрещают, пусть немного пожарятся. Хотя и мне, пожалуй, достаточно. Заболтался. Вот попрячутся, как все существа разумные, и я потихонечку на покой».

      Первым в маленьком караване монотонно вышагивал раб, привыкший к тяжелому однообразному труду. Ноги сами собой поднимались и опускались, неся еще крепкое тело разорившегося крестьянина. Не обращая внимания на пыль и жару, вспоминал два, нет, почти три свободных дня:

      «Собственно говоря, ничего в жизни после того, как за долги продался Лавану, особо и не изменилось. Как работал раньше от зари до зари, пытаясь выбраться из нужды, так и сейчас работаю. Накормлен, как-то одет, хозяин с хозяйкой спокойные – что еще? Вспоминается временами семья, когда перепадет кружка пива и минута отдыха вечерком, но что уж тут. Жена скончалась. Захворала, не смогли лекаря дождаться. Дети выросли и разбрелись.

      Может и хорошо, что к Лавану прибился, слыхивал разные истории про рабство на государственных стройках да рытье каналов. Но это уж больше пленных касается, которые без права освобождения, на всю жизнь в кабалу попали. Ну, голова наполовину выбрита, так что? Закон такой. Знак особый. Так он никуда бежать и не собирается. Вон, такой же как он, проданный за долги, у корчмаря Марона за огородом следит. Одет в такое тряпье, что чучелом птиц отгонять на его же огород ставить можно. Голодный всегда. Хозяин каждую морковку считает и грубой муки на лепешки дает, только чтобы ноги не протянул. Грех жаловаться.

      А тут еще три, считай, дня свободных перепало. Хозяин со старшей дочкой в город отправились, и его с собой взяли, за добром присматривать. Отоспался, отъелся. С девчонкой этой, Зилпой, щебетухой и попрыгуньей, душу отвел. Вспомнил времена, когда был помоложе, и дети при них с женой крутились. Еще и пару медяков от молодой хозяйки перепало, и служанка в таверне веселая попалась. Решила, видно, для себя: «не можешь избежать любовных забав, расслабься и получи удовольствие». Тем более, что в храмовых домах утех те же услуги считаются нормальной работой. Ее тоже можно понять. Ведь, по сути, такая же как он. Отец продал в неурожайный год, бывает. Ну так она уже полтора года отработала, считай, полсрока прошло. Потом и о ребеночке подумать можно. Вот он, например, оттрубил год, через два тоже можно на вольные хлеба, и поискать себе работу. Но стоит ли снова связываться с семьей? Ерунда какая-то в голову лезет, как юнцу безбородому. От жары, наверное.

      Но Лия, Лия то какова! Двух недель не прошло, как в ногах у отца валялась. Как стемнеет, от мальчишек, что дергали ее, слепую, пряталась. Сторонилась всех, только к колодцу за поселок выбиралась к Гиваргису, сторожу однорукому. А как выгнали, да несколько дней сама прожила, так изменилась, что теперь – молодая хозяйка, надо же. Вся такая гордая стала. Но не озлобилась, нет. Что правда, то правда. Еще и в таверне наслушался небылиц, вроде в подругах у нее богини ходят. Но с этим поосторжнее