Печать Аваима. Забытый во Мраке. Анастасия Якушева
знаю. Я много раз его спрашивал, но он только говорил, что на все воля божия. А в девять лет отдал меня в обучение и больше мы не виделись. Так что, Эрнальд, я жив, в меру здоров, имею ремесло – у меня нет причин грустить.
– А как же отметины? Они же делают нас изгоями.
– Отметины… – задумчиво протянул Тамаш, – изгоями делают не они…
И он снова вернулся к стирке.
Эрнальд привычным жестом заправил волосы за ухо и задумчиво оглядел лес, непроизвольно пощипывая струны лютни, которую так и не выпустил из рук. Постепенно увлекшись, он принялся сосредоточенно настраивать инструмент, по очереди зажимая лады и что-то подкручивая. Тонкие пальцы со знанием дела, хотя и неуверенно, двигались по грифу, как будто приноравливаясь к знакомому, но забытому делу. Он бережно изучал лютню, словно это было величайшее сокровище: трепетно поглаживал округлые бока, разглядывал тонкие деревянные прожилки, протирал невидимые пятнышки и потихоньку подкручивал колки, выправляя тон. Весь его облик словно сделался иным: плечи перестали вжиматься в шею, спина расправилась, неловкие острые локти и коленки сгладились, и вместо неуверенного, колючего подростка перед Тамашем сидел тоненький молодой юноша, даже несколько женственный.
Раз за разом повторяя одни и те же переборы, Эрнальд постепенно добавлял в них больше деталей, украшал. Местами юноша сбивался и пробовал снова, но было очевидно, что, несмотря на долгий перерыв, он прекрасно владеет инструментом. Потихоньку переборы стали складываться в красивую мелодию, которая, вновь и вновь повторяясь, звучала увереннее. Запинаясь и повторяя по нескольку раз сложные места, юноша перебирал струны, подбирая мотив. Взгляд его рассеянно блуждал по инструменту. Вскоре мелодия зазвучала чисто, а Эрнальд погрузился в подобие транса, углубившись в свои мысли и не глядя перебирая струны. Когда же лютня затихла, он ласково провел по струнам, словно благодаря инструмент, и, очнувшись от своих мыслей, огляделся вокруг. Тамаш, так и стоя на середине ручья, с восхищением смотрел на него. Юноша смутился и словно сжался весь обратно, отводя взгляд.
– Эта покупка действительно того стоила, – с тихим восторгом произнес лекарь, – мне редко доводилось слышать такое чудесное исполнение.
Эрнальд смутился еще больше и, покраснев, ответил:
– Я давно не играл, получилось не очень…
– Я узнал мелодию. Тебе удалось сделать ее особенной, поверь.
– Откуда? – удивленно просил юноша.
– Песнь Уходящего Сердца – очень древняя баллада, – лекарь помедлил с ответом, – это плач разлученных Виаты и Аваима, – он еще помедлил и со вздохом добавил, – иногда ее поют тем, к кому я не успел.
– Она всегда казалась мне непонятной и очень печальной, – Эрнальд задумался, уносясь мыслями в прошлое, – мать пела ее, когда я болел, – он сделал долгую паузу, – и в тот вечер, когда отец пришел забрать меня, – с этими словами подбородок его дрогнул.
Эрнальд сердито мотнул головой и, резко отвернувшись, кулаком вытер глаза. Хмуро отложив инструмент,