Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на западе. Кормак Маккарти
так и понял.
А ты давно здесь?
Где здесь?
Малец сидел у костра на скатке с одеялом, старик – напротив. Здесь, сказал малец. В этих местах.
Старик ответил не сразу. Он вдруг отвернулся, двумя пальцами зажал нос, высморкал на пол две нитки соплей и вытер руку о джинсы. Я сам из Миссисипи. Был работорговцем и не скрываю. Хорошие деньги зашибал. Никто меня так и не поймал. Просто осточертело все. Негры осточертели. Погоди, сейчас покажу тебе кое-что.
Он повернулся, пошарил среди шкур и передал над огнем какой-то маленький темный предмет. Малец повертел его в руках. Человеческое сердце, высохшее и почерневшее. Он вернул сердце старику, и тот подержал его в ладони, словно прикидывая, сколько весит.
Есть четыре вещи, которые могут погубить мир, сказал он. Женщины, виски, деньги и негры.
Они посидели молча. Над головой в дымоходе, что выводил дым из землянки, постанывал ветер. Подержав сердце еще немного, старик убрал его.
Двести долларов мне стоила эта штуковина, сказал он.
Ты отдал за это двести долларов?
Ну да, столько и заломили за того черного сукина сына, из которого его вынули.
Повозившись в углу, старик вытащил старый почерневший медный котелок, снял крышку и потыкал пальцем в содержимое – останки поджарого степного зайца, погребенные в застывшем жире и отороченные легкой голубоватой плесенью. Снова закрыв котелок крышкой, старик поставил его на огонь. Не густо, но мы поделимся, сказал он.
Спасибо.
Потерял ты путь свой во мраке, проговорил старик. Он поворошил огонь, и среди пепла обнажились тонкие косточки.
Малец промолчал.
Путь беззаконных жесток[8], покачал головой старик. Господь сотворил мир сей, но не так, чтоб он устраивал всех и каждого, верно?
Обо мне он, похоже, мало задумывался.
Ну да, согласился старик. Но вот куда заводят человека его представления? Видел ли он мир, который нравился бы ему больше?
Я так думаю, что бывают и места получше, и жизнь.
А сделать их сущими можешь?
Нет.
Нет. Сие есть тайна. Человеку не дано познать, что у него на уме, потому что не умом суждено это познавать. Он может познать душу свою, но не хочет. И правильно делает. Лучше туда не заглядывать. Никак не устремлена душа твари Божией, куда назначено Господом. Низкое найдешь в самой малой из тварей сих, но ведь когда Господь создавал человека, дьявол стоял за плечом Его. Тварь, которой по силам все. Сотворить машину. И машину, творящую другие машины. И зло, что может работать само по себе тысячу лет, как машина, за которой не нужно присматривать. Веришь ты в это?
Не знаю.
А ты поверь.
Стряпня старика разогрелась, он разделил ее пополам, и они молча принялись за еду. Раскаты грома перемещались на север, вскоре уже грохотало над головой, и из печной трубы тонкой струйкой сыпалась ржавчина. Сгорбившись над мисками, они пальцами обтерли с них жир и напились из тыквы.
Малец вышел из землянки, почистил песком кружку и миску и вернулся, колотя этими жестянками, словно отгоняя призрака, спрятавшегося во мраке сухого ущелья. Вдали на наэлектризованном небе,
Прит 13: 16.