Последняя сказительница. Донна Барба Игера
ниже.
– Как раз над зрительным залом, – говорит он, махнув на основной этаж.
Там находится амфитеатр со сценой и голографический экран намного больше тех, что в Синетраке 8. Я на секунду задумываюсь, кто решает, какие фильмы им смотреть.
– А это кафетерий, – продолжает Бен, показывая на главный этаж.
Огромный открытый зал, который мог бы служить ресторанным двориком в любом торговом центре, лежит прямо перед парком. Столы и стулья убираются в стены, как часть корабля. Шкафы от пола до потолка содержат достаточно съестных припасов для всех дежурных на сотни лет. Я боюсь думать, где они возьмут столько воды, чтобы увлажнять пищу. На корабле негде держать запасы воды на триста восемьдесят лет. Стена с макроволновками – единственный признак нормальной кухни.
Дзинь. Мы добрались до четвёртого этажа.
Всё благоговение, которое мне внушает корабль, неожиданно исчезает, когда я напоминаю себе, почему мы здесь находимся. Во всяком случае, я смогу всем этим воспользоваться только перед посадкой.
Зов желудка сменяется на мысли о том, чем я жертвую. Кухонькой Литы с землистым запахом зелёного перца и замоченной в извести кукурузы.
Я смотрю на кафетерий, в котором, конечно же, не будет масы[8] и чили верде. Лите здесь было бы неуютно, как ни крути. Я вспоминаю её тёмные морщинистые руки, выкладывающие масу на кукурузные листья, и старательно моргаю, чтобы слёзы испарились, прежде чем заструятся по щекам. Наверное, не мне одной приходит в голову, что всё это большая ошибка. Бог разберётся и подтолкнёт комету Галлея… или оборотня… или что там на пути.
Дзинь. Лифт объявляет пятый этаж.
Я поднимаю голову, надеясь, что никто не заметит, что глаза у меня на мокром месте. Куполообразный потолок метрах в тридцати над нашими головами покрыт двумя огромными экранами. По небу, похожему на настоящее, плывут волнистые облака. Массивные ряды светильников дают полноценное освещение, как в маминой теплице.
Бен стоит рядом и тоже смотрит вверх.
– Через пару часов вы увидите ночное небо, всё будет привычным, как дома.
Я слежу за его пальцем, он опять показывает на парк.
– Там даже настоящие растения.
– Красиво, – шепчу я.
Мама целует меня в щёку: наши разногласия больше не играют роли. Она тихонько говорит мне на ухо:
– Посмотри внимательно в середину.
Я медленно осматриваю середину парка. Стена из булыжника, выложенная кольцом, похожа на декоративную вазу в середине стола. В центре каменного кольца растёт небольшое деревце.
– Это рождественская ёлка? – спрашивает Хавьер.
Мама тихо хихикает.
– Это Гиперион[9].
Я поворачиваюсь к ней, и мы сталкиваемся носами. Я довольно смеюсь.
Она, наверное, бредит. У меня всегда был хороший глазомер. Ну не может из этого прутика вырасти самое высокое дерево в мире. Даже если настоящее местоположение Гипериона скрывается, любой, у кого родители – ботаники, знает про легендарное