Проклятие Гиацинтов. Елена Арсеньева
бы за зловонным ведерком…
У Лерон замерло сердце и губы онемели. В нерассуждающем припадке ужаса она упала лбом в пол, забилась и завыла:
– Не говорите… ради всего святого… никому не говорите, что тут видели! Умоляю вас! Хотите, руки поцелую! Умоляю!
Женщина схватила Лерон за плечи и приподняла сильным рывком.
– Нашла еще забаву – руки целовать, дура, – проворчала грубо. – Приведи себя в порядок, ну?! Будешь реветь так громко, как раз народ и сбежится. В том кране есть вода? Ну, давай, умывайся, живо!
И она подтолкнула Лерон к раковине, открыла воду, нагнула девушку к струе, а сама быстро подняла на ее бедра упавшие трусики и одернула халат.
Лерон принялась плескать в лицо воду, бормоча:
– Не говорите, не говорите никому! Умоляю! Я покончу с собой, если…
– Я тебе покончу! – грозно сказала женщина. – На, возьми полотенце, утрись.
Лерон кое-как размазала по лицу воду, смешанную со слезами, и обернулась.
– Хорошо еще, что ты не красишься, – усмехнулась женщина. – А то черные слезы текли бы. А вообще такую мордашку, как у тебя, даже слезы не испортят. Хорошо быть молоденькой. А я если плачу, то потом веки пальцами раздвигать приходится, да и физиономия вся пятнистая, как у леопарда. Жуть!
Лерон смотрела на спасительницу, растерянно хлопая глазами.
Женщина была очень высокая и очень худая. Бог не обидел Лерон ростом, в классе она всегда на физкультуре стояла за самым высоким мальчишкой класса, Витькой Викторовым, но этой даме даже Витька был бы по плечо. Нет, определенно, у Лерон от потрясения что-то с головой сделалось, на самом-то деле женщина не выше ее самой, просто на ней босоножки на толстенной платформе! Как она только ухитряется двигаться на этой трехслойной высоте?
На вид ей было лет сорок. Сухое смуглое лицо, накрашенные ресницы, а другой косметики или нет, или ее просто не видно, только на губах мягкий перламутровый блеск. Но само лицо отнюдь не мягкое: резкие черты, высокие скулы и сильный подбородок, вдобавок жесткое, насмешливое выражение. Тонкие брови изогнуты ироничными дугами. Не поймешь, то ли красива, то ли нет, да еще эти волосы, вернее, почти полное их отсутствие! Слева забрана за ухо мягкая, длинная, волнистая каштановая прядь, и это всё – остальное подстрижено почти наголо. Этакий ежик каштаново-седой. Ничего подобного этой прическе Лерон никогда не видела.
Она таращилась во все глаза на свою спасительницу, на ее худые прямые плечи, с которых небрежно свисало просторное – просто два лоскута ткани, чуть скрепленные сверху и с боков, перехваченные тяжелым кожаным поясом, изумрудно-зеленое платье. Грубоватая небрежность и утонченная женственность удивительным образом сочетались в облике незнакомки, и Лерон вдруг поняла, каким словом ее можно определить: стильная. В ней было стильно все, от небрежного, незаметного макияжа – до чрезмерно крупных перстней (ни серег, ни ожерелий, ни каких-то пошлых цепочек она не носила) и этого вызывающе-грубого пояса, и часы были стильные – большие, серебряные, очень тяжелые,