Предание о лисьих следах. Александра Рау
их пребывания в моей комнате: обычно оно выражалось в передвинутых вещах и разбросанных повсюду стрелах. Оружие привлекало их, и это насторожило бы меня, не будь они слишком малы даже для того, чтобы держать в руках лук.
Отец считал, что лучшим оружием является слово, и потому всегда тщательно прятал имеющееся у него снаряжение. Я нашел его лук лишь однажды. Напугавшись, что он не даст как следует рассмотреть его, я сбежал, даже не подумав взять с собой стрелы. Каждый раз, когда я, маленький и беспомощный, рыдал из-за невозможности отправиться на охоту с Индисом – будучи старше, он взял в руки оружие куда раньше меня, чем не переставал хвастаться, – отец снисходительно гладил меня по голове и повторял одну лишь фразу: «Твое время придет». К 15 годам учителя при Дворце Жизни действительно начали обучать меня и моих сверстников стрельбе, и я был крайне разочарован, когда ореол таинственности и запретности оказался разрушен.
Натягивать тетиву и отправлять стрелы в полет, тем не менее, оказалось мне по нраву. Долгие годы это было единственным занятием, за которым я мог спрятаться от детской скуки, а затем – от тоски, что душила меня после смерти отца. Сама возможность убийства кого-то за пределами охотничьих вылазок пугала до дрожи в коленях, однако многочисленные истории на страницах летописей упорно пытались убедить меня в неправильности этих чувств. В масштабах веков и тысячелетий жизнь ничего не значит. Смерть – вот что заставляет историю избирать самые петляющие тропы.
Путь до Дворца Жизни был усеян мириадами светлячков. Величественное сооружение, возведенное из подаренного горными эльфами камня, едва не доставало до облаков; многочисленные башни с остроконечными крышами казались лестницами в небеса, а выглядывающие с верхних балконов лица служили напоминанием о том, кто из нас находился к богам чуть ближе, чем другие.
Перекинутые через ущелье мосты соединяли дворец с цветущей поляной, на которой мы расположились, удобно устроившись в тени раскидистого дуба и вдыхая запах примятой травы.
– Индис…
Бэтиель долго решалась произнести хоть слово, потому ее тонкие брови уже несколько минут безуспешно пытались дотянуться друг до друга, делая лицо по-детски серьезным. Индис повернулся на звук ее голоса, ожидая, пока та закончит фразу.
– Если бы сегодня был последний день твоей жизни, что бы ты сделал?
– Напился бы вусмерть и рассказал всем, что я о них думаю, – в следующее же мгновение ответил он. – Без прикрас.
– А я бы призналась кое-кому в любви, – вздохнула эльфийка. – Это освободило бы мою душу от оков.
Бывшие очевидными чувства девушки не нуждались в словесном выражении; мы с Индисом даже имели наглость подшучивать над ними, но лишь между собой, в обществе делая вид, что тайна по-прежнему принадлежит лишь ее обладательнице. Я лежал на бедре Бэт, устремив взгляд в проглядывающее между ветками небо, и, ощутив – хоть и не физическое – неудобство, заерзал.
– А