Разбойничья злая луна. Евгений Лукин
что?
Он, оказывается, даже не знал этого слова.
– Те-ле-пор-тация. Явление такое. Человек усилием воли берёт и мгновенно переносит себя на любое расстояние. Что ж ты такой несовременный-то, а, Лёвушка? Я вот, например, в любой культурной компании разговор поддержать могу. Сайнс-фикшн? Фэнтези? Пожалуйста… Урсула ле Гуин? Будьте любезны…
Несколько секунд его лицо было удивительно тупым. Потом просветлело.
– А-а-а… – с облегчением проговорил он. – Так это, значит, бывает?..
– Нет, – сказал я. – Не бывает. Ну чего ты уставился? Объяснить, почему не бывает? В шесть секунд, как любит выражаться наш общий друг Моторыгин… Ну вот представь: ты исчезаешь здесь, а возникаешь там, верно? Значит, здесь, в том месте, где ты стоял, на долю секунды должна образоваться пустота, так?.. А теперь подумай вот над чем: там, где ты возникнешь, пустоты-то ведь нет. Её там для тебя никто не приготовил. Там – воздух, пыль, упаси боже, какой-нибудь забор или, того хуже, – прохожий… И вот атомы твоего тела втискиваются в атомы того, что там было… Соображаешь, о чём речь?
Я сделал паузу и полюбовался Лёвушкиным растерянным видом.
– А почему же тогда этого не происходит? – неуверенно возразил он.
Был отличный весенний день, и за углом продавали пиво, а передо мной стоял и неумело морочил голову невысокий, оплывший, часто моргающий человек. Ну не мог Лёвушка Недоногов разыгрывать! Не дано ему было.
Я молча повернулся и пошёл за трёхлитровой банкой.
– Погоди! – В испуге он поймал меня за рукав. – Не веришь, да? Я сейчас… сейчас покажу… Ты погоди…
Он чуть присел, развёл руки коромыслом и напрягся. Лицо его – и без того неказистое – от прилива крови обрюзгло и обессмыслилось.
Тут я, признаться, почувствовал некую неуверенность: чёрт его знает – вдруг действительно возьмёт да исчезнет!..
Лучше бы он исчез! Но случилось иное. И даже не случилось – стряслось! Не знаю, поймёте ли вы меня, но у него пропали руки, а сам он окаменел. Я говорю «окаменел», потому что слова «окирпичел» в русском языке нет. Передо мной в нелепой позе стояла статуя, словно выточенная целиком из куска старой кирпичной кладки. Тёмно-красный фон был расчерчен искривлёнными серыми линиями цементного раствора… Я сказал: статуя? Я оговорился. Кирпичная копия, нечеловечески точный слепок с Лёвушки Недоногова – вот что стояло передо мной. Руки отсутствовали, как у Венеры, причём срезы культей были оштукатурены. На правом ясно читалось процарапанное гвоздём неприличное слово.
Мне показалось, что вместе со мной оцепенел весь мир. Потом ветви вдруг зашевелились, словно бы опомнились, и по двору прошёл ветерок, обронив несколько кирпичных ресничин. У статуи были ресницы!
Я попятился и продолжал пятиться до тех пор, пока не очутился в арке, ведущей со двора на улицу. Больше всего я боялся тогда закричать – мне почему-то казалось, что сбежавшиеся на крик люди обвинят во всём случившемся меня. Такое часто испытываешь во сне – страх ответственности за то, чего не совершал и не мог совершить…
Там-то,