Воин аквилы. Владислав Шмыглёв
и находящегося, как и все остальные похожие отделения всей центурии, в ведении пусть слегка одиозного, грубоватого, но свято знающего своё истинное воинское дело и видящего каждого подчинённого солдата буквально насквозь центуриона Публия Флавия. К слову, данное звание, заработанное Владиусом посредством как первоначально перенесённых в долгой поступи всевозможных воинских тяжб и испытаний, так и впоследствии воспылавших доверительных посылов командования, по сути своей не наделяло каким-либо всеобъемлющим влиянием и особенным достатком своего обладателя. Но, с другой стороны, оно даровало носителю ни с чем не сравнимую веху осознания настоящей командирской ответственности, пусть и являющейся ещё такой ранней и недостаточно значимой по рангу. Молодой римлянин всё это отлично понимал и поэтому, стараясь совершенно не обращать внимания на застывшие точно в безвременном и вязком штиле блага и величия, как раз напротив, всецело пытался ещё сильней проникнуться новой для себя чарующей воинской наукой, с вожделением проникнуться и обязательно до самых глубоких мысленных пределов её познать. Но также Владиус в своей свободной мысленной поступи, иногда не столь сильно отягощённой обыденными и довольно мирными веяниями воинской службы хоть ненадолго, но всякий раз старался в глубине своего уже порядком закалённого духа предаться обжигающим приятной сладостной живой волной, как давним воспоминаниям, так и мирным думам. Воспоминаниям и думам, полным красочных и в то же время придающих сил образов и отрывистых разговоров и бесед дорогих для сердца и души любимых, родных и близких людей. Да и как им было не предаваться. Ведь пусть и в каждодневной рутине выражая внешнюю непреклонность и заряженность аурой воинского духа, молодой декан, всё же являясь по-прежнему живым человеком, внутри ощущал самую что ни на есть природную тоску. Тоску далёкую и не такую обжигающую, но в то же время не перестающую от всего этого быть истинно желанной. Порой настолько желанной, что даже в действенный сущий момент времени, согласно данному центурионом приказу находясь в просторном командирском помещении в ожидании самого Публия Флавия, Владиус, будучи в раскрепощённом одиночестве и не заметил, как, вновь подавшись искушению тоски, вместо ожидающего впереди неведомого разговора с командиром в памяти резко всплыли прекрасные миндалевидные глаза Симин, но отчего-то слегка встревоженные и печальные, будто жаждущие о чём-то предупредить узревшего их человека. И тут же Владиус от параллельно подступившего ощущения тягости, не переставая вглядываться в полные грусти глаза парфянки, мысленно хотел уже было предаться рвущемуся из сознания сплошь волнительному посылу, относящемуся к столь неожиданно представшей в тревожных тонах картине, как вдруг в один миг слух молодого римлянина пронзил раздавшийся поблизости громкий шум, заставивший разум Владиуса мгновенно возвратиться в блеклую обыденность и одновременно воспалившемуся взору