Химера воспитания. Борис Поломошнов

      Вместо предисловия

      Дети – не приручаемые дикие животные, нуждающиеся в дрессировке.

      Каждый ребенок – не недочеловек.

      Не псевдо/человек.

      Не эрзац/человек.

      Не будущий когда-нибудь – в более или менее отдаленном грядущем – человек.

      Он – уже человек.

      Страдающий и радующийся.

      Ранúмый и уязвимый, как, может быть, никто другой на Свете.

      Остро чувствующий отношение к себе окружающих и искренне относящийся к ним.

      Далеко не все знающий, но – узнающий.

      Далеко не все понимающий, но – стремящийся понимать.

      Открытый для сострадания к другому и для сопереживания с другим.

      Он – Уникальная Вселенная, вмещающая в себе всю необъятную Универсальную Вселенную – вот ведь какой парадокс!

      И вот на это-то Чудо Мироздания обрушивается – со всей своей когтисто-лапистой и клыкасто-пастистой хищной силой Химера Воспитания – «чудище обло, огромно, стозевно и лайяй».

      За что?

      Почему?

      Для чего?

      Для кого?

      Разберемся.

      Впрочем, а кто сказал, что Воспитание – это какая-то Химера?

      Может быть, это наоборот – Херувим?

      С крылышками.

      Как у мотылька.

      И с венчиком.

      Из одуванчиков.

      И разносит он исключительно приятности.

      Послушным.

      По принципу: «Будешь папу с мамой слушать, будешь ты конфеты кушать».

      Почему бы, собственно говоря, и нет?

      Или, наоборот, строгий, но справедливый, как закон Ома, дядька Черномор.

      Вон у него, сколько воспитанников: аж тридцать три, и «все равны, как на подбор».

      Чем плохо?

      Все у него за всë получают по заслугам: провинился – кнутом, исполнил всë, как велено, – отведай пряника.

      Печатного.

      Доставленного чартерным волшебным рейсом ковра-самолета прямо из самой Тулы.

      Вместе с самоваром.

      Чтобы было из чего чаи гонять, да чем пряник печатный запивать.

      Красотища!

      Казалось бы.

      Но есть одна закавыка: уж слишком наш воспитуемый при этом смахивает на пресловутую собаку лауреата Нобелевской премии Ивана Петровича Павлова с ее условными рефлексами: «Дают – бери!», – хоть объедок с барского стола, хоть обносок с барского плеча, и: «Бьют – беги!», – пока насовсем не убили.

      Для дрессировки животных – вполне приемлемо.

      Для человека же – оскорбительно.

      И – унизительно.

      Если он – Человек.

      Ребенок же и есть Человек.

      Хотя и маленький, но – с большой буквы.

      Ведь взрослый – это тот же ребенок, только – значительно хуже.

      Сомневаетесь, уважаемый Читатель?

      Тогда купúте билет на любой спектакль кукольного театра.

      Посетúте.

      И сравните свою собственную реакцию на происходящее на сцене с реакцией любого ребенка.

      Догадались о последствиях?

      Догадались.

      В худшем случае Вам станет завидно.

      В лучшем – стыдно.

      За себя.

      Куда-то исчезнет Ваше снисходительно-менторское отношение к «братьям и сестрам нашим меньшим», и останется блуждать на Вашем лице лишь растерянная улыбка: и когда это я успел растерять все то чистое, светлое, искреннее и непосредственное восприятие Мира, которое ведь и у меня когда-то было?

      И куда это все улетучилось-то?

      Господи, и какие же они все… настоящие!

      В отличие от нас, взрослых.

      Увы, уже давно и далеко не-настоящих.

      Тем не менее, их-то, настоящих, воспитывают.

      Кто??

      Взрослые.

      То есть, не-настоящие.

      Как же так??!

      Надо, надо таки разбираться.

      Глава I

      «The terrible child» – «Ужасный ребенок»

      «Иногда я думаю, что дети – это чудовища, которых дьявол вышвыривает