Двенадцать сторон света. Александр Евсюков
ты же шёл не к кому-то. А со мной – опускаться в интеллектуальный подвал не надо.
– Ладно, попробую, – я попытался изобразить на лице непринуждённую усмешку. Наверно, очень плохо получилось?..
– Скажи, ты сам доволен такой жизнью?
– Не-а, – я мотнул головой. – Но у меня ничего и не должно было получиться.
– Это почему?
Хотел было заикнуться про свою заурядную провинциальную семью, но успел одёрнуться. У брата-то ведь многое получилось.
– Я же – трус.
– Да, ты повёл себя как трус. Но все в чём-то трусят.
– Но я-то – во всём! Я убегал ото всего хорошего, что мне попадалось в жизни. Два раза у меня всё было, и оба раза я всё пролюбил. Первый был с тобой и потом… Только там совсем другая тема.
Тут я обвёл кафе мутным взглядом и отделался самыми общими словами. Поэтому скажу сейчас.
Этого ты не знаешь. Однажды мне в руки попали деньги. Не гроши, как обычно, а – деньги. Просто утопическая для меня сумма, хоть и завёрнута в пакет с дыркой. Тогда я ещё как-то рыпался и, кроме привычного огорода, выезжал в соседний город на приработки. Там живописнее, ну и туристы заглядывают. Чуть свернёшь от автостанции, и сразу удобная такая площадка: с одной стороны – обрыв реки, с другой – старинная городская застройка. А в тот день ещё и ярмарка была. Приехал и сел скромненько, наособицу от местных, так чтобы не слышать, как они ворчат, или тумаков от кого-нибудь случайно не выхватить. Первый хрустальный ледок на лужах, а голым рукам холодно.
И вот подходит ко мне пацанище из крутых, с золотой печаткой такой вот, но весь на каком-то непонятном мне взводе. Я это сразу чую – жизнь приучила. Он мимо всех прошёл – я последний. В упор глядит и спрашивает: давно сидишь, мол? Давно, – тут же киваю, и отвечаю ему так аккуратно, чтобы ничем не огорчить. А он глазами по сторонам рыщет кого-то и не находит. Как-то слово за слово, вроде понравился я ему, успокоил, расположил. «Ну, намалюй меня, раз умеешь», – говорит. Я-то рад стараться, беру и малюю, без особых изысков, так чтоб сходство было. Вот уже и черты проступают, лоб, глаза, скулы. Хорошо идёт, бойко. Фон намечаю – и вдруг вижу, чувствую что-то тревожное, тоскливое. Как будто живой человек и – неживой уже. Какое-то зыбкое пограничье. А остановиться нельзя, а то занервничает клиент, огорчится. И меня заодно может огорчить.
Вдруг из-за спины потянуло тиной. Я аж подскочил на складном стуле. А это рыбак, с ведром и закидушкой, сзади тихо встал – смотрит такой, кивает. В ведре у него бьётся кто-то, брызги пускает, пока ещё живая рыба, но уже ясно, что без пяти минут уха. Вот же прошибло меня до пота, портрет этот еле дописал! Всё, повернул, показал работу. Очень ему понравилось, сразу вытащил одну крупную купюру, заплатил и забирает. От сдачи отмахнулся и отошёл было метров на двенадцать. Но вдруг опять идёт ко мне и, вижу, косится на двоих крепышей в сторонке. Откуда уж они вышли, не приметил, но явились эти бандюганы, как я понял, неспроста. Он нарочно стал к ним спиной. «Подержи у себя, фраерок, – приказывает шёпотом и быстро-быстро суёт мне свёрток,