Эммануэль. Верность как порок. Эммануэль Арсан
невидимого платья. – Они должны были остаться, чтобы посмотреть, как мы будем заниматься любовью».
Но через некоторое время она успокоилась:
«В любой момент здесь могут появиться люди. И нам придется любить друг друга впопыхах, как и эти юнцы!»
Марк не считал себя обязанным изображать акробата. Он не держал свою партнершу за ноги на манер близнецов. Он уверенно оперся о стеклянную стенку.
Между девушкой и Эммануэль обнаружилось сходство: она стала такой влажной от желания, что Марку, как и ранее парню, не составило труда войти в нее.
Правда, в отличие от парня, Марк не позволил Эммануэль управлять всем процессом: именно он контролировал глубину и темп своих толчков. Контролировать – сильно сказано. На самом деле он не мог бы умерить пыл своих ударов, даже если бы Эммануэль его попросила об этом. Но та об этом даже не думала. Неистовство ее мужа, которого она в шутку называла «волком», переполняло ее разум и тело. Ее стоны отчетливо передавали наивысшее удовольствие, чтобы у Марка не возникало никаких вопросов по этому поводу.
Эммануэль знала, что ощущения Марка похожи на ее собственные. Они оба получали непередаваемое удовольствие от приближения оргазма, пожалуй, не меньшее, чем от самого оргазма. С самого начала их отношений Марк дал понять Эммануэль, что всякий раз, когда он входил в нее, а затем выходил, он испытывал невыразимое удовольствие, точно такое же, как и когда он кончал. Но, в отличие от большинства мужчин, он мог растягивать это кульминационное чувство настолько долго, насколько хотел. И он не кончал, пока Эммануэль не исчерпывала всю полноту экстаза.
Пока она не достигла этого сладкого изнеможения и с ясностью восприятия, которая пришла с опытом, наслаждалась своими ощущениями от нескончаемых проникновений члена своего любовника (она предпочитала определять его именно так). Ей казалось, что она видит, как его набухший пенис, готовый извергнуться в любой момент, вибрирует и упирается в стенку ее матки.
«Интересно, – думала она, – Марк прямо сейчас заполнит мое отверстие спермой, которая буквально распирает меня? Нет! Он выйдет из меня. А потом снова войдет, и на это раз – еще глубже! Однажды он пробьет меня насквозь, и это будет прекрасно! Сможет ли юный англичанин сделать когда-нибудь то же самое со своей сестрой? Как бы я хотела при этом присутствовать, чтобы отпраздновать это вместе с ней!»
Она постаралась представить себе не только великолепный член подростка в блейзере, украшенном гербом, но и черты его лица. Напрасно. Облик его спутницы тоже утратил свои очертания.
«Нужно было посмотреть на их отражение в зеркале, – пожалела она. – Тогда бы я смогла представить их точнее».
Но Эммануэль прекрасно понимала, что ей и не хотелось их вспоминать. Ее воображение всегда срабатывало лучше, чем память.
И в тот же момент фантазии удалось сделать то, что никак не получалось у реальности:
«Члены моего мужа и этого студента такие разные, но вместе они творят чудо в моем теле. Одно – движется, второе – остается неподвижным…