Проклятие Усердия. Том 2. Евгений Нетт
чем-то походили на галлюцинации отходящего после операции пациента, видящего то, чего нет, и принимающего это за чистую монету. Но проклятого не оперировали ни в том мире, ни в этом, так что сравнивать ему было не с чем.
Но это не значило, что он не мог хотя бы на мгновение предположить, что невозможное возможно… и попытаться это сделать, потянувшись к ближайшему артефакту, в котором мана была сконцентрирована сильнее всего. Это в лес он вышел голым, как сокол – благо хоть подпоясаться не забыл. А здесь, в поместье, на «умирающего» понавешали всяких побрякушек столько, что они, активировавшись, имели бы все шансы взорваться вместе с третьим сыном графа.
Если бы не вышли из-под руки мастеров рода Бельвиос, конечно же.
Виктор и сам не заметил, когда окружающий мир в его восприятии поплыл, а перед сознанием появилось чуждое материальному измерение. Внешне практически такое же, повторяющее обычное вплоть до малейших деталей, но – бесконечно чужое. Человек, мысля иными категориями, совершенно не мог его воспринимать. Ни маг, ни вирфорт, ни пустышка.
Но проклятый почему-то выбился из этого правила, и потому сейчас заинтересованно «озирался», не видя в происходящем ничего, что можно было назвать странным. Тем более он уже бывал на изнанке, пока «летел» до своего нового тела. Сейчас же он просто продрал глаза и стал зрячим, почувствовал запах чужого воздуха, воспринял тепло искажённого солнца и ощутил дуновение неправильного ветра.
Виктор ван Бельвиос, потеряв сознание, не погрузился в блаженное ничто и не ступил во владения Лункоса, как полагается каждому засыпающему смертному. Вместо этого он вывернулся наизнанку, и оказался… да на изнанке он и оказался.
В мире, материей которому служила мана.
В мире, населённом «демонами».
Первым делом внимание проклятого привлёк он сам, заметно отличающийся от себя-привычного. Его тело внешне оставалось тем же, но тут на передний план выходила не физическая оболочка, а мана. То, что магам и вирфортам давалось ценой больших усилий, – проявление мана-структуры, – здесь было естественным положением вещей. Всё вокруг состояло из маны, а то и было ею. Материя же… она проявлялась, но довольно тускло и равномерно во всём: в стенах, в людях, в воздухе. На место встала ещё один кусочек мозаики, и Виктор получил новую картину, довольно просто описывающую изнанку и материальный мир.
За основу бралась раскраска с двумя одинаковыми, но в то же время отличающимися наполнением изображениями. На первом листе – едва заметные серые контуры и краска. Много краски. На втором – чёрно-белый рисунок, на котором местами пробивались поблекшие цвета, размывающие чёрно-белые линии.
Первый лист был изнанкой, в которой материя была равномерно проявлена повсюду, но бал правила «краска» – мана. Второй же представлял собой реальный мир, материальный и чёрно-белый донельзя, но при том впускающий в себя краску – ману, которая, при должной концентрации, могла выйти на передний план и перекрыть