Как нельзя лучше? Отечество ушедшего века в уколовращениях жизни. Ю. П. Попов
сами собой зажмурились плотнее от мелодичного приветливого мурлыкания, погрузившего кота в блаженную дрему.
Он подошел к раковине, помыть только что опорожненную тарелку, шум воды на время заглушил телевизор на кухонной полке и передачу о выводе войск из Германии. Оба не обратили внимания на вдрызг пьяного президента; тот, чувствуя себя беззаботно перед шеренгой почетного караула, то выделывал какие-то кренделя заплетающимися ногами, то начинал энергично размахивать руками, дирижируя оркестром. Экран телевизора, переключаемый на другие каналы, успел проговорить голосом одного из героев фильма о биллиардистах: «Поеду в Лондон, заключу контракт на 300 000 долларов, вот и все». Потом мелькнула несуразная комедия о том, как одна лавочница продавала своего любовника подруге за 150 000 долларов. И под реплику: «К чертям собачьим!» – произнесенную уже в экран, «электронный ящик» умолк.
– Тебе чайник включить? – откладывая джойстик, спросила она и тут же нажала кнопку чайника.
– Давай.
Ложка кофе, ложка молока. На напоминание про сахар последовало протяжное «Не-е. Так».
– Ну что, Булька, отдыхаешь? Правильно, надо. Это у ней никаких забот, кроме всяких там погладить, постирать да прочие неказистые потребности. Неведомо ей наше с тобой, Буля, дум высокое стремление, тяжкие вселенские заботы. – Кофе отпивается мелкими глотками, размеренно и без спешки. – Где ей уразуметь и оценить? Оно понятно, – вкладывая максимум пафоса в интонации, разглагольствует он, – ее гордость распирает, что у нее два таких кота живут. Люди тебя только, пухломордого, увидят и уже говорят: посмотрите, какие в доме коты! На всю округу гордость. Да даже и на весь город, если не впадать в ложную скромность. Да и наше занюханное Отечество недалеко ушло, скажу я тебе, почтенный Бюль-Бюль оглы. И вообще, как повезло этой паршивой цивилизации, куда нас с тобой занести угораздило. Всего два, – с деланно тяжким вздохом проговаривает он, – сколько-нибудь приличных кота на все мироздание! Кто нас с тобой оценит?
– Один из них, – продолжил он ей рассказ, неожиданно оборвавшийся перед тем благодаря происшествию с мухой, – из той породы проходимцев, которым даже и во сне одни только денежные кучи снятся, кинул коллектив, да и загреб какие-то миллионы. Другому пообещал отвалить кучу с шестью нулями. А этот другой ходит надутый на него и на весь белый свет. С этими, дескать, «шестью нулями» ныне колеса от подержанной тачки или лавочнику центнер колбасы, деловому человеку – одна, дескать, чесотка; проще говоря, какую цифру перед теми нулями ни ставь, так нулями и останутся. Ну все, Булькин, друг неразлучный, пошли к себе. Ладно, время пообщаться со стариком Державиным, пойду завалюсь, – приложившись к ручке и сдвигая чашку под кран, проговаривает он.
– Пойдите завалитесь. Чашку оставь.
«Единомышленник» Булька мирно почивает на рабочем столе писателя прямо под портретом Державина, погруженный в какие-то свои кошачьи грезы, уж, конечно, куда более серьезные и понятные,